Москва, 2 августа — Наша Держава. На ваше длинное письмо, которое вы писали с таким страхом, которое
просили сей же час истребить после прочтения, и на которое просили
отвечать не иначе, как через верные руки, и отнюдь не по почте, я
отвечаю не только не по секрету, но, как вы видите, в печатной книге,
которую может быть прочтет половина грамотной России…
просили сей же час истребить после прочтения, и на которое просили
отвечать не иначе, как через верные руки, и отнюдь не по почте, я
отвечаю не только не по секрету, но, как вы видите, в печатной книге,
которую может быть прочтет половина грамотной России…
Побудило меня к
тому то, что может быть мое письмо послужит в тоже время ответом и
прочим, которые, подобно вам, смущаются теми же страхами. То, что вы мне
объявляете по секрету, есть еще не более как одна часть всего дела. А
вот если бы я вам рассказал то, что я знаю (а знаю я без всякого
сомнения далеко еще не все), тогда бы точно помутились ваши мысли, и вы
сами подумали бы, как бы убежать из России. Но куда бежать? Вот вопрос.
Европе пришлось еще труднее, нежели России. Разница в том, что там никто
еще этого вполне не видит. Все, не исключая даже государственных людей,
пребывает покуда на верхушке верхних сведений, то есть пребывает в том
заколдованном круге познаний, который нанесен журналами в виде
скороспелых выводов, опрометчивых показаний, выставленных сквозь лживые
призмы всяких партий, вовсе не в том свете, в каком они есть. Погодите,
скоро поднимутся снизу такие крики, именно в с виду благоустроенных
государствах, которых наружным блеском мы так восхищаемся, стремясь от
них все перенимать и приспособлять к себе, что закружится голова у самых
тех знаменитых государственных людей, которыми вы так любовались в
палатах и камерах. В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы,
что не поможет никакое человеческое средство, когда они вскроются, и
перед ними будет ничтожная вещь те страхи, которые вам видятся теперь в
России. В России еще брезжит свет, есть еще пути и дороги к спасению и
слава Богу, что эти страхи наступили теперь, а не позже. Ваши слова:
«все падают духом, как бы в ожидании чего-то неизбежного», равно как и
слова: «каждый думает только о спасении личных выгод, о сохранении
собственной пользы, точно как на поле сражения, действительно
справедливы; так оно теперь действительно есть. Так быть должно. Так
повелел Бог, чтобы оно было. Всяк должен теперь подумать о себе, именно о
своем собственном спасении. Но настал другой род спасения. Не бежать на
корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество; но
спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас
спасать себя самого в самом сердце государства. На корабле своей
должности, службы, должен теперь всяк из нас выноситься из омута, глядя
на Кормщика Небеснаго. Кто даже и не в службе, тот должен теперь
вступить на службу и ухватиться за свою должность, как утопающий
хватается за доску, без чего не спастись никому. Служить же теперь
должен из нас всяк, не так как бы служил он прежней России, но в другом
небесном государстве, главой которого уже сам Христос; а потому и все
свои отношения во власти ли высшей над нами, к людям ли равным и
кружащимся вокруг нас, к тем ли, которые нас ниже и находятся под нами,
должны мы выполнить так, как повелел Христос, а не кто другой. И уже
нечего глядеть на какие-нибудь щелчки, которые стали бы наноситься от
кого бы то ни было нашему самолюбию, — нужно помнить только то, что ради
Христа взята должность, а потому и должна быть выполнена так, как
повелел Христос, а не кто другой. Только одним этим средством и может
всяк из нас теперь спастись. И плохо будет тому, кто об этом не помыслит
теперь же. Помутится ум его, омрачатся мысли, и не найдет он угла, куда
скрыться от своих страхов. Вспомните Египетские тьмы, которые с такой
силой передал царь Соломон, когда, Господь, желая наказать одних, послал
на них неведомые, непонятные страхи. Слепая ночь обняла их вдруг, среди
бела дня; со всех сторон уставились на них ужасающие образы; дряхлые
страшилища с печальными лицами стали неотразимо в глазах их; без
железных цепей сковала их всех боязнь, и лишила всего: все чувства, все
побуждения, все силы в них погибнули, кроме одного страха. И произошло
это только в тех, которых наказал Господь; другие в то же время не
видали никаких ужасов, – для них был день и свет.
тому то, что может быть мое письмо послужит в тоже время ответом и
прочим, которые, подобно вам, смущаются теми же страхами. То, что вы мне
объявляете по секрету, есть еще не более как одна часть всего дела. А
вот если бы я вам рассказал то, что я знаю (а знаю я без всякого
сомнения далеко еще не все), тогда бы точно помутились ваши мысли, и вы
сами подумали бы, как бы убежать из России. Но куда бежать? Вот вопрос.
Европе пришлось еще труднее, нежели России. Разница в том, что там никто
еще этого вполне не видит. Все, не исключая даже государственных людей,
пребывает покуда на верхушке верхних сведений, то есть пребывает в том
заколдованном круге познаний, который нанесен журналами в виде
скороспелых выводов, опрометчивых показаний, выставленных сквозь лживые
призмы всяких партий, вовсе не в том свете, в каком они есть. Погодите,
скоро поднимутся снизу такие крики, именно в с виду благоустроенных
государствах, которых наружным блеском мы так восхищаемся, стремясь от
них все перенимать и приспособлять к себе, что закружится голова у самых
тех знаменитых государственных людей, которыми вы так любовались в
палатах и камерах. В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы,
что не поможет никакое человеческое средство, когда они вскроются, и
перед ними будет ничтожная вещь те страхи, которые вам видятся теперь в
России. В России еще брезжит свет, есть еще пути и дороги к спасению и
слава Богу, что эти страхи наступили теперь, а не позже. Ваши слова:
«все падают духом, как бы в ожидании чего-то неизбежного», равно как и
слова: «каждый думает только о спасении личных выгод, о сохранении
собственной пользы, точно как на поле сражения, действительно
справедливы; так оно теперь действительно есть. Так быть должно. Так
повелел Бог, чтобы оно было. Всяк должен теперь подумать о себе, именно о
своем собственном спасении. Но настал другой род спасения. Не бежать на
корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество; но
спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас
спасать себя самого в самом сердце государства. На корабле своей
должности, службы, должен теперь всяк из нас выноситься из омута, глядя
на Кормщика Небеснаго. Кто даже и не в службе, тот должен теперь
вступить на службу и ухватиться за свою должность, как утопающий
хватается за доску, без чего не спастись никому. Служить же теперь
должен из нас всяк, не так как бы служил он прежней России, но в другом
небесном государстве, главой которого уже сам Христос; а потому и все
свои отношения во власти ли высшей над нами, к людям ли равным и
кружащимся вокруг нас, к тем ли, которые нас ниже и находятся под нами,
должны мы выполнить так, как повелел Христос, а не кто другой. И уже
нечего глядеть на какие-нибудь щелчки, которые стали бы наноситься от
кого бы то ни было нашему самолюбию, — нужно помнить только то, что ради
Христа взята должность, а потому и должна быть выполнена так, как
повелел Христос, а не кто другой. Только одним этим средством и может
всяк из нас теперь спастись. И плохо будет тому, кто об этом не помыслит
теперь же. Помутится ум его, омрачатся мысли, и не найдет он угла, куда
скрыться от своих страхов. Вспомните Египетские тьмы, которые с такой
силой передал царь Соломон, когда, Господь, желая наказать одних, послал
на них неведомые, непонятные страхи. Слепая ночь обняла их вдруг, среди
бела дня; со всех сторон уставились на них ужасающие образы; дряхлые
страшилища с печальными лицами стали неотразимо в глазах их; без
железных цепей сковала их всех боязнь, и лишила всего: все чувства, все
побуждения, все силы в них погибнули, кроме одного страха. И произошло
это только в тех, которых наказал Господь; другие в то же время не
видали никаких ужасов, – для них был день и свет.
Смотрите же, чтобы не случилось с вами чего-нибудь подобного. Лучше
молитесь и просите Бога о том, чтобы вразумил вас как быть вам на вашем
собственном месте и на нем исполнить все, сообразно с законом Христа.
Дело идет теперь не на шутку. Прежде, чем приходить в смущенье от
окружающих беспорядков, не дурно заглянуть всякому из нас в свою
собственную душу. Загляните также и вы в свою. Бог весть, может быть там
увидите такой же беспорядок, за который браните других; может быть там
обитает расстроенный, неопрятный гнев, способный всякую минуту овладеть
вашею душой, на радость врагу Христа; может быть там поселилась
малодушная способность падать на всяком шагу в уныние, – жалкая дочь
безверия в Бога; может быть там еще таится тщеславное желание гоняться
за тем, что блестит и пользуется известностью светской; может быть там
обитает гордость лучшими свойствами своей души, способная превратить в
ничто все добро какое имеем. Бог весть, что может быть в душе нашей.
Лучше в несколько раз больше смутиться от того, что внутри нас самих,
нежели от того, вне и вокруг нас. Что же касается до страхов и ужасов в
России, то они не без пользы: посреди их многие воспитались таким
воспитаньем, которого не дадут никакие школы. Самая затруднительность
обстоятельств, предоставивши новые извороты уму, разбудила дремавшие
способности многих, и в то время, когда на одних концах России еще
доплясывают польку и доигрывают преферанс, уже незримо образовываются на
разных поприщах истинные мудрецы жизненного дела. Еще пройдет десяток
лет, и вы увидите, что Европа придет к нам не за покупкой пеньки и сала,
но за покупкой мудрости, которой не продают больше на Европейских
рынках. Я бы вам назвал многих таких, которые составят когда-нибудь
красоту земли Русской и принесут ей вековечное добро; но к чести вашего
пола я должен сказать, что женщин еще больше. Целое жемчужное ожерелье
их хранит моя память. Все они, начиная с ваших дочерей, которые так живо
напомнили мне во сколько раз родство по душе выше всякого кровного
родства (дай Бог, чтоб наилучшая сестра с такой готовность исполняла
просьбу своего брата, с какою они исполняли малейшее желание души моей)
начиная с них и продолжая теми, о которых вы даже едва слышали, и
оканчивая теми, о которых вы, может быть, и не услышите никогда, но
которые совершеннее всех тех, о коих вы слышали, – все они не похожи
одна на другую, и каждая есть сама по себе явление необыкновенное.
Только одна Россия могла произвести подобное разнообразие характеров, и
только в нынешнее время трудных обстоятельств расслабленья и развращенья
общего, повсеместной ничтожности общества, могли они образоваться. Но
всех перевысила одна, которую я и в глаза не знаю, и о которой до меня
достигнул только один темный рассказ. Не думал я, чтобы могло
существовать на земле подобное совершенство. Произвести такое умное и
великодушное дело и произвести его так как умела сделать она; сделать
так, чтобы отклонить от себя и подозренье в ее собственном участии, и
разложить весь подвиг на других, таким образом, что эти другие стали
хвастаться ею сделанным делом, как бы собственным своим, в полной
уверенности, что они его сделали. Так умно обдумать уже вперед, как
убежать от известности, тогда как само дело уже необходимо должно бы
кричать о себе и обнаружить ее; успеть в этом и остаться в
неизвестности! Нет, подобной мудрости еще не встречал и ни в ком из
нашей братьи, мужеска пола. И передо мною показались в ту минуту
бледными все женские идеалы, создаваемые поэтами: они тоже пред этой
истиной, что бред воображенья пред полным разумом. Жалки мне также
показались все те женщины, которые гонятся за блистающей известностью. И
где же явилось такое чудо? В незаметном захолустье России, в то время
именно, когда стало трудней изворачиваться человеку, когда запутались
обстоятельства всех, и наступили пугающие вас страхи и ужасы России.
молитесь и просите Бога о том, чтобы вразумил вас как быть вам на вашем
собственном месте и на нем исполнить все, сообразно с законом Христа.
Дело идет теперь не на шутку. Прежде, чем приходить в смущенье от
окружающих беспорядков, не дурно заглянуть всякому из нас в свою
собственную душу. Загляните также и вы в свою. Бог весть, может быть там
увидите такой же беспорядок, за который браните других; может быть там
обитает расстроенный, неопрятный гнев, способный всякую минуту овладеть
вашею душой, на радость врагу Христа; может быть там поселилась
малодушная способность падать на всяком шагу в уныние, – жалкая дочь
безверия в Бога; может быть там еще таится тщеславное желание гоняться
за тем, что блестит и пользуется известностью светской; может быть там
обитает гордость лучшими свойствами своей души, способная превратить в
ничто все добро какое имеем. Бог весть, что может быть в душе нашей.
Лучше в несколько раз больше смутиться от того, что внутри нас самих,
нежели от того, вне и вокруг нас. Что же касается до страхов и ужасов в
России, то они не без пользы: посреди их многие воспитались таким
воспитаньем, которого не дадут никакие школы. Самая затруднительность
обстоятельств, предоставивши новые извороты уму, разбудила дремавшие
способности многих, и в то время, когда на одних концах России еще
доплясывают польку и доигрывают преферанс, уже незримо образовываются на
разных поприщах истинные мудрецы жизненного дела. Еще пройдет десяток
лет, и вы увидите, что Европа придет к нам не за покупкой пеньки и сала,
но за покупкой мудрости, которой не продают больше на Европейских
рынках. Я бы вам назвал многих таких, которые составят когда-нибудь
красоту земли Русской и принесут ей вековечное добро; но к чести вашего
пола я должен сказать, что женщин еще больше. Целое жемчужное ожерелье
их хранит моя память. Все они, начиная с ваших дочерей, которые так живо
напомнили мне во сколько раз родство по душе выше всякого кровного
родства (дай Бог, чтоб наилучшая сестра с такой готовность исполняла
просьбу своего брата, с какою они исполняли малейшее желание души моей)
начиная с них и продолжая теми, о которых вы даже едва слышали, и
оканчивая теми, о которых вы, может быть, и не услышите никогда, но
которые совершеннее всех тех, о коих вы слышали, – все они не похожи
одна на другую, и каждая есть сама по себе явление необыкновенное.
Только одна Россия могла произвести подобное разнообразие характеров, и
только в нынешнее время трудных обстоятельств расслабленья и развращенья
общего, повсеместной ничтожности общества, могли они образоваться. Но
всех перевысила одна, которую я и в глаза не знаю, и о которой до меня
достигнул только один темный рассказ. Не думал я, чтобы могло
существовать на земле подобное совершенство. Произвести такое умное и
великодушное дело и произвести его так как умела сделать она; сделать
так, чтобы отклонить от себя и подозренье в ее собственном участии, и
разложить весь подвиг на других, таким образом, что эти другие стали
хвастаться ею сделанным делом, как бы собственным своим, в полной
уверенности, что они его сделали. Так умно обдумать уже вперед, как
убежать от известности, тогда как само дело уже необходимо должно бы
кричать о себе и обнаружить ее; успеть в этом и остаться в
неизвестности! Нет, подобной мудрости еще не встречал и ни в ком из
нашей братьи, мужеска пола. И передо мною показались в ту минуту
бледными все женские идеалы, создаваемые поэтами: они тоже пред этой
истиной, что бред воображенья пред полным разумом. Жалки мне также
показались все те женщины, которые гонятся за блистающей известностью. И
где же явилось такое чудо? В незаметном захолустье России, в то время
именно, когда стало трудней изворачиваться человеку, когда запутались
обстоятельства всех, и наступили пугающие вас страхи и ужасы России.
Русский архив, 1866, 1743-1747. Это письмо,
первоначально не пропущенное цензурой, впоследствии вошло в «Избранные
места из переписки с друзьями».
первоначально не пропущенное цензурой, впоследствии вошло в «Избранные
места из переписки с друзьями».
