известна во многих подробностях. Но советская «мифология» оставила нам
несколько разных версий, описывающих его арест в 1945 году в Китае. Вне
всякого сомнения, достоверен, опубликованный в московской газете «Труд»
(2001.- 25 апреля), рассказ младшей дочери Атамана Елизаветы Григорьевны
Явцевой (урождённой Семёновой), которая присутствовала при аресте,
запомнившемся ей на всю жизнь, сообщает Otchizna.info
В октябре 1919 г. Походный Атаман
Дальневосточных Казачьих Войск, Войсковой Атаман Забайкальского
Казачьего Войска, Генерал-Майор Семенов был назначен Военным
Губернатором Забайкальской Области и Помощником Главнокомандующего
Вооруженными Силами Дальнего Востока и Иркутского Военного Округа.
установил военную диктатуру с реставрацией имперских порядков. Задачей
Белого движения считал спасение русской государственности путем
восстановления в России власти Династии Романовых – и это была еще одна
причина его разногласий с подконтрольными Антанте белыми вождями,
которые не могли провозгласить эту цель так же открыто.
Когда в
ходе отступления белых чехословаки задержали Верховного Правителя
России, Адмирала А.В.Колчака, пытавшегося помешать ограблению ими Белой
армии, Атаман Семенов направил для его освобождения 2 пехотных полка и 3
бронепоезда, но их предательски разоружили восставшие эсеры,
действовавшие уже на стороне красных. 27 декабря 1919 г. Семенов открыто
обвинил представителя Антанты, французского генерала Жанена в поддержке
большевиков и вызвал его на дуэль, последний отмолчался. Атаман
пригрозил атакой на чехословацкий поезд в случае невыдачи ими Колчака,
но возможностей для этого уже не оставалось. По решению Антанты,
командование Чехословацким корпусом было передано 6 января 1920 года
Иркутскому большевистско-левоэсеровскому Политцентру, которому Жанен
выдал Адмирала Колчака. 7 февраля 1920 г. Колчак был расстрелян
Иркутским ревкомом.
Последним указом Колчака от 4 января 1920
года Семенову была передана власть в Сибири. Это говорит о том, что при
всех разногласиях с Семеновым Верховный Правитель считал его взгляды и
политику наиболее подходящими для Белого дела. С отходом в Забайкалье
остатков Армии Генерального Штаба Генерал-Лейтенанта В.О.Каппеля (около
20 тысяч изможденных и больных офицеров, солдат и казаков), Семенов
объединил командование над ними и своими войсками.
«Указ Верховного Правителя. 4-го января 1920 года, г. Нижне-Удинск.
Ввиду
предрешения мною вопроса о передаче ВЕРХОВНОЙ ВСЕРОССИЙСКОЙ власти
Главнокомандующему Вооруженными силами Юга РОССИИ, Генерал Лейтенанту
Деникину, впредь до получения его указаний, в целях сохранения на нашей
РОССИЙСКОЙ Восточной Окраине оплота Государственности, на началах
неразрывного единства со всей РОССИЕЙ:
Предоставляю
Главнокомандующему Вооруженными Силами Дальнего Востока и Иркутского
Военного Округа Генерал-Лейтенанту Атаману СЕМЕНОВУ всю полноту военной и
гражданской власти на всей территории РОССИЙСКОЙ Восточной Окраины,
объединенной РОССИЙСКОЙ ВЕРХОВНОЙ властью.
Поручаю Генерал
Лейтенанту Атаману СЕМЕНОВУ образовать органы Государственного
Управления в пределах распространения его полноты власти.
Верховный
Правитель Адмирал Колчак, Председатель Совета Министров В. Пепеляев,
Директор Канцелярии Верховного Правителя Генерал Майор Мартьянов».
![](http://rusimperia-info.ru/files/aug_2016/31/5.jpg)
«В
начале августа 1945 г. нам стало известно из средств местной массовой
информации, что советские войска перешли границу и движутся в глубь
Маньчжурии. В Дайрен войска пришли 31 августа или 1 сентября, точно не
знаю, но навсегда запомнила, что задолго до них, а именно — 22 августа
на аэродроме между нашим поселком и Дайреном высадился специальный
десант. Это случилось так.
пролетели и повернули в сторону аэродрома несколько самолетов с
советскими опознавательными знаками. Примерно через два — два с
половиной часа к нашему дому подъехал автомобиль . Из него вышли пять
человек. Один из них был штатский — шофер советского консульства (мы его
знали), четверо — военные, офицеры. Трое были вооружены автоматами,
причем держали их на изготовку, а четвертый, майор, был с револьвером
(или пистолетом) в руке.
В это время сестра Тата (Татьяна), я и
наш трехлетний племянник Гриша гуляли в саду перед домом, недалеко от
ворот, всегда настежь открытых. А отец с нашим братом-инвалидом Мишей
сидели в тени на открытой галерее, опоясывающей дом по второму этажу.
День был жаркий, я даже помню, что отец тогда был в шортах и белой
футболке.
замерли на месте, а они быстро подошли к нам, спросили строго и громко:
«Где ваш отец?». Отец, видимо, все видел и вопрос услышал. Он подошел к
перилам и тоже громко ответил: «Я здесь, господа офицеры!». И тут же
отец велел нам проводить военных в дом.
полагается, предложили офицерам войти. Но они в ответ резко и строго
приказали: «Входите первыми!» — и продолжали держать автоматы наготове.
Мы провели «гостей» в гостиную, где их уже ожидали отец и его старый
друг, соратник по первой мировой и Гражданской — генерал-майор Е.Д.
Жуковский (он всегда жил в нашей семье на правах близкого друга отца).
Настороженно оглядываясь вокруг и все время держа автоматы наготове,
военные вошли в гостиную. Убедившись в том, что никакой засады нет и что
никто им не оказывают сопротивления, офицеры по приглашению отца сели и
положили автоматы на колени. После этого мы с Татой вышли.
то время 22 года, моей сестре Тате — 17, а мне — 15 лет), он хорошо
понимал, зачем пришли офицеры, и в нескольких словах все объяснил нам.
Встревоженные, мы, конечно, уже были не в состоянии далеко отойти —
стояли все трое поблизости у открытых дверей и прислушивались к тому,
что происходит в гостиной. А там шла беседа на вполне ровных и мирных
тонах, никто даже голоса не повышал. По отдельным словам и фразам мы
могли понять, что разговор шел то о второй мировой войне, то о первой.
(И та, и другая — с Германией; и царские, и, наверное, советские офицеры
прошли через фронт.)
Гостиная, где они сидели, через арку переходила в столовую. По
заведенному порядку, когда наступило время, к отцу подошел наш повар и
спросил, можно ли подавать ужин. Прежде чем ответить, отец, по закону
гостеприимства, предложил «гостям» отужинать. Те охотно согласились.
Потом и нас позвали.
столом, кроме приезжих-военных, сидели и мы все: отец, Е.Д. Жуковский,
наш брат Миша, мы с Татой и маленький внук отца — сын нашей старшей
сестры Елены — Гриша. (Елена была замужем, жила в Харбине, а сына
привезла к нам на лето.) Ужин был весьма скромный, какими были трапезы у
всех в те военные времена. Ну и, конечно, никакого вина не было и в
помине.
пережили в тот день — драматичность события очевидна. Поэтому все
происходившее врезалось в память, все помнится так, будто было вчера.
За
столом сидели долго, пили чай, беседовали. Когда все закончилось,
кто-то из военных спросил: «Ну а каких же убеждений вы, господа,
придерживаетесь сейчас?» Не ручаюсь за дословность, но отец и Жуковский
единодушно ответили примерно следующее: «Все тех же, что и в гражданскую
войну, — за которые у вас расстреливают. Мы — русские офицеры, мы
давали присягу Вере, Царю и Отечеству, и ей, этой присяге, остались
верны — революцию не приняли и боролись с большевизмом до последней
возможности …»
был там главным), заявил, что им пора ехать и что отец должен поехать с
ними. Мы поняли, что отец арестован. Миша, наш брат, помнится, как-то
держался, а мы с Татой заплакали. Майор, увидев, что мы плачем,
неожиданно стал успокаивать нас: «Не надо плакать, я вам еще привезу
вашего папу, через несколько дней привезу…» Отца офицеры увезли с
собой, а Жуковского оставили, почему-то не арестовали в тот раз (хотя он
тоже было засобирался).
четвертый день рано утром увидели, что к нашему дому подъехал
автомобиль. За рулем был тот самый майор, а рядом с ним наш отец. Больше
никого с ними не было. Майор выполнил свое обещание — привез отца. И я
до сих пор не понимаю и удивляюсь: зачем, почему он это сделал? Какими
чувствами или соображениями он был движим?
отец провел с нами. Мы помогли ему собрать необходимые вещи — смену
белья, одежды и прочие мелочи. Вместе с нами все время находился и
майор. Пока мы все собирали, он с интересом осматривал кабинет отца. Там
был портрет последнего русского императора — Николая II и висела
красивая икона Св. Георгия Победоносца. На комоде лежала главная награда
царя, гордость отца — именное «Золотое Георгиевское оружие» (шашка). А
рядом с шашкой была шкатулка — в ней хранились остальные четырнадцать
боевых наград за ту, первую мировую войну. Тут же, на комоде, всегда
стояла скромная фотография матери отца — нашей бабушки и лежал небольшой
выцветший мешочек — кисет с горстью русской земли.
перешли в гостиную. Майор увидел там открытое пианино, спросил, кто из
нас играет, и когда все указали на меня, попросил сыграть что-нибудь…
Наверное, ноты были открыты на странице, где была «Баркарола»
Чайковского, потому что я хорошо помню, что сыграла именно «Баркаролу».
Майор очень лестно отозвался о моей игре. И дальнейшие слова майора я
тоже хорошо запомнила. Он сказал: «Вот переедете в Советский Союз и там
завершите свое музыкальное образование — консерваторий там много. И не
тревожьтесь — у нас в СССР по нашей сталинской конституции дети за отца
не отвечают».
искренне. Но увы!.. Через два года и одиннадцать месяцев (24 июля 1948
г.) мы, три сестры — Елена, Татьяна и я — были арестованы, увезены в
Союз, в так называемые «внутренние тюрьмы КГБ» (тогда — МГБ), а потом в
Сибирь, в сталинские лагеря. Братьев наших, Вячеслава и Михаила, забрали
вслед за отцом, в том же 1945 году. Всем нам, детям атамана Семенова,
«дали» по 25 лет. Кроме Михаила — инвалида с детства. Его расстреляли в
Уссурийске 18 марта 1947 года.
На этом наше свидание с отцом еще не
закончилось. Наш дом был расположен примерно в трехстах метрах от моря.
Не знаю, по чьему предложению, но отец и майор сходили туда вдвоем ближе
к вечеру. Ходили недолго — искупались и вернулись.
А потом еще был
вечерний чай. Отец чувствовал приближение расставания, его внутренняя
тревога передавалась и нам. Это была последняя трапеза отца в своем доме
в кругу семьи. После чая майор обратился к отцу по имени-отчеству и
сказал, что пора ехать. Отец энергично встал из-за стола. Мы все перешли
в гостиную, по русскому обычаю присели на дорогу и помолчали. Затем
отец взял небольшой свой чемоданчик, и мы двинулись к выходу.
…Мы подошли к машине, стоявшей у
ворот. Отец поставил чемоданчик в машину и повернулся к нам. А майор
закурил и, наверное, сочувствуя, понимая напряженность момента,
деликатно отошел в сторону. Отец нас по очереди перекрестил, поцеловал
каждого и сказал прощальные слова. Он произнес их один раз, а у меня они
всю жизнь звучат в ушах. Вот его слова: «Прощайте, дети… Я лишил вас
Родины, а теперь вот возвращаю. Наверное, ценой своей жизни. Я был
всегда противником большевизма, но всегда оставался русским. Я любил
Россию и русским умру. А был я прав или не прав — покажет время. Живите
честно. Если не сможете, не будете в силах делать добро людям, то хоть
не творите зла. Живите по-христиански. Ну, прощайте…»
Потом он
отвернулся, быстро сел в машину. Майор посмотрел на нас, кивнул нам,
прощаясь, сел за руль — и они тронулись в путь. Больше мы отца не видели
никогда. О его трагической кончине мы узнали только из газет».
Для
нас, живущих в начале 21-го столетия, важны два вопроса, освещенных в
этом сюжете: за что воевал с большевиками Забайкальский Атаман; и и как
вёл себя Герой Второй Отечественной (Первой мировой) войны,
Генерал-Лейтенант Г.М.Семёнов во время и после ареста, перед лицом
смертельной опасности. Незаурядная личность Атамана Семёнова вошла в
Историю. Память о нём живёт в современниках, а забайкальские казаки до
сих пор называют себя семёновцами.
По
поручению потомков оренбургских, уральских, сибирских, семиреченских,
енисейских, забайкальских, амурских казаков, проживающих в
Ново-Николаевской губернии (Новосибирской области), публикацию
подготовили И.Клепов, А.Оборкин, сибирские казаки.
На снимках:
Атаман Г.М.Семёнов ( 1920 г.); Е.Г.Явцева (в центре) на поселении в
одном их сибирских городов (фотография из коллекции В.М.Сибирцевой,
публикуется впервые).