известна во многих подробностях. Но советская «мифология» оставила нам
несколько разных версий, описывающих его арест в 1945 году в Китае. Вне
всякого сомнения, достоверен, опубликованный в московской газете «Труд»
(2001.- 25 апреля), рассказ младшей дочери Атамана Елизаветы Григорьевны
Явцевой (урождённой Семёновой), которая присутствовала при аресте,
запомнившемся ей на всю жизнь, сообщает Otchizna.info
В октябре 1919 г. Походный Атаман
Дальневосточных Казачьих Войск, Войсковой Атаман Забайкальского
Казачьего Войска, Генерал-Майор Семенов был назначен Военным
Губернатором Забайкальской Области и Помощником Главнокомандующего
Вооруженными Силами Дальнего Востока и Иркутского Военного Округа.
установил военную диктатуру с реставрацией имперских порядков. Задачей
Белого движения считал спасение русской государственности путем
восстановления в России власти Династии Романовых – и это была еще одна
причина его разногласий с подконтрольными Антанте белыми вождями,
которые не могли провозгласить эту цель так же открыто.
Когда в
ходе отступления белых чехословаки задержали Верховного Правителя
России, Адмирала А.В.Колчака, пытавшегося помешать ограблению ими Белой
армии, Атаман Семенов направил для его освобождения 2 пехотных полка и 3
бронепоезда, но их предательски разоружили восставшие эсеры,
действовавшие уже на стороне красных. 27 декабря 1919 г. Семенов открыто
обвинил представителя Антанты, французского генерала Жанена в поддержке
большевиков и вызвал его на дуэль, последний отмолчался. Атаман
пригрозил атакой на чехословацкий поезд в случае невыдачи ими Колчака,
но возможностей для этого уже не оставалось. По решению Антанты,
командование Чехословацким корпусом было передано 6 января 1920 года
Иркутскому большевистско-левоэсеровскому Политцентру, которому Жанен
выдал Адмирала Колчака. 7 февраля 1920 г. Колчак был расстрелян
Иркутским ревкомом.
Последним указом Колчака от 4 января 1920
года Семенову была передана власть в Сибири. Это говорит о том, что при
всех разногласиях с Семеновым Верховный Правитель считал его взгляды и
политику наиболее подходящими для Белого дела. С отходом в Забайкалье
остатков Армии Генерального Штаба Генерал-Лейтенанта В.О.Каппеля (около
20 тысяч изможденных и больных офицеров, солдат и казаков), Семенов
объединил командование над ними и своими войсками.
«Указ Верховного Правителя. 4-го января 1920 года, г. Нижне-Удинск.
Ввиду
предрешения мною вопроса о передаче ВЕРХОВНОЙ ВСЕРОССИЙСКОЙ власти
Главнокомандующему Вооруженными силами Юга РОССИИ, Генерал Лейтенанту
Деникину, впредь до получения его указаний, в целях сохранения на нашей
РОССИЙСКОЙ Восточной Окраине оплота Государственности, на началах
неразрывного единства со всей РОССИЕЙ:
Предоставляю
Главнокомандующему Вооруженными Силами Дальнего Востока и Иркутского
Военного Округа Генерал-Лейтенанту Атаману СЕМЕНОВУ всю полноту военной и
гражданской власти на всей территории РОССИЙСКОЙ Восточной Окраины,
объединенной РОССИЙСКОЙ ВЕРХОВНОЙ властью.
Поручаю Генерал
Лейтенанту Атаману СЕМЕНОВУ образовать органы Государственного
Управления в пределах распространения его полноты власти.
Верховный
Правитель Адмирал Колчак, Председатель Совета Министров В. Пепеляев,
Директор Канцелярии Верховного Правителя Генерал Майор Мартьянов».
«В
начале августа 1945 г. нам стало известно из средств местной массовой
информации, что советские войска перешли границу и движутся в глубь
Маньчжурии. В Дайрен войска пришли 31 августа или 1 сентября, точно не
знаю, но навсегда запомнила, что задолго до них, а именно — 22 августа
на аэродроме между нашим поселком и Дайреном высадился специальный
десант. Это случилось так.
пролетели и повернули в сторону аэродрома несколько самолетов с
советскими опознавательными знаками. Примерно через два — два с
половиной часа к нашему дому подъехал автомобиль . Из него вышли пять
человек. Один из них был штатский — шофер советского консульства (мы его
знали), четверо — военные, офицеры. Трое были вооружены автоматами,
причем держали их на изготовку, а четвертый, майор, был с револьвером
(или пистолетом) в руке.
В это время сестра Тата (Татьяна), я и
наш трехлетний племянник Гриша гуляли в саду перед домом, недалеко от
ворот, всегда настежь открытых. А отец с нашим братом-инвалидом Мишей
сидели в тени на открытой галерее, опоясывающей дом по второму этажу.
День был жаркий, я даже помню, что отец тогда был в шортах и белой
футболке.
замерли на месте, а они быстро подошли к нам, спросили строго и громко:
«Где ваш отец?». Отец, видимо, все видел и вопрос услышал. Он подошел к
перилам и тоже громко ответил: «Я здесь, господа офицеры!». И тут же
отец велел нам проводить военных в дом.
полагается, предложили офицерам войти. Но они в ответ резко и строго
приказали: «Входите первыми!» — и продолжали держать автоматы наготове.
Мы провели «гостей» в гостиную, где их уже ожидали отец и его старый
друг, соратник по первой мировой и Гражданской — генерал-майор Е.Д.
Жуковский (он всегда жил в нашей семье на правах близкого друга отца).
Настороженно оглядываясь вокруг и все время держа автоматы наготове,
военные вошли в гостиную. Убедившись в том, что никакой засады нет и что
никто им не оказывают сопротивления, офицеры по приглашению отца сели и
положили автоматы на колени. После этого мы с Татой вышли.
то время 22 года, моей сестре Тате — 17, а мне — 15 лет), он хорошо
понимал, зачем пришли офицеры, и в нескольких словах все объяснил нам.
Встревоженные, мы, конечно, уже были не в состоянии далеко отойти —
стояли все трое поблизости у открытых дверей и прислушивались к тому,
что происходит в гостиной. А там шла беседа на вполне ровных и мирных
тонах, никто даже голоса не повышал. По отдельным словам и фразам мы
могли понять, что разговор шел то о второй мировой войне, то о первой.
(И та, и другая — с Германией; и царские, и, наверное, советские офицеры
прошли через фронт.)
Гостиная, где они сидели, через арку переходила в столовую. По
заведенному порядку, когда наступило время, к отцу подошел наш повар и
спросил, можно ли подавать ужин. Прежде чем ответить, отец, по закону
гостеприимства, предложил «гостям» отужинать. Те охотно согласились.
Потом и нас позвали.
столом, кроме приезжих-военных, сидели и мы все: отец, Е.Д. Жуковский,
наш брат Миша, мы с Татой и маленький внук отца — сын нашей старшей
сестры Елены — Гриша. (Елена была замужем, жила в Харбине, а сына
привезла к нам на лето.) Ужин был весьма скромный, какими были трапезы у
всех в те военные времена. Ну и, конечно, никакого вина не было и в
помине.
пережили в тот день — драматичность события очевидна. Поэтому все
происходившее врезалось в память, все помнится так, будто было вчера.
За
столом сидели долго, пили чай, беседовали. Когда все закончилось,
кто-то из военных спросил: «Ну а каких же убеждений вы, господа,
придерживаетесь сейчас?» Не ручаюсь за дословность, но отец и Жуковский
единодушно ответили примерно следующее: «Все тех же, что и в гражданскую
войну, — за которые у вас расстреливают. Мы — русские офицеры, мы
давали присягу Вере, Царю и Отечеству, и ей, этой присяге, остались
верны — революцию не приняли и боролись с большевизмом до последней
возможности …»
был там главным), заявил, что им пора ехать и что отец должен поехать с
ними. Мы поняли, что отец арестован. Миша, наш брат, помнится, как-то
держался, а мы с Татой заплакали. Майор, увидев, что мы плачем,
неожиданно стал успокаивать нас: «Не надо плакать, я вам еще привезу
вашего папу, через несколько дней привезу…» Отца офицеры увезли с
собой, а Жуковского оставили, почему-то не арестовали в тот раз (хотя он
тоже было засобирался).
четвертый день рано утром увидели, что к нашему дому подъехал
автомобиль. За рулем был тот самый майор, а рядом с ним наш отец. Больше
никого с ними не было. Майор выполнил свое обещание — привез отца. И я
до сих пор не понимаю и удивляюсь: зачем, почему он это сделал? Какими
чувствами или соображениями он был движим?
отец провел с нами. Мы помогли ему собрать необходимые вещи — смену
белья, одежды и прочие мелочи. Вместе с нами все время находился и
майор. Пока мы все собирали, он с интересом осматривал кабинет отца. Там
был портрет последнего русского императора — Николая II и висела
красивая икона Св. Георгия Победоносца. На комоде лежала главная награда
царя, гордость отца — именное «Золотое Георгиевское оружие» (шашка). А
рядом с шашкой была шкатулка — в ней хранились остальные четырнадцать
боевых наград за ту, первую мировую войну. Тут же, на комоде, всегда
стояла скромная фотография матери отца — нашей бабушки и лежал небольшой
выцветший мешочек — кисет с горстью русской земли.
перешли в гостиную. Майор увидел там открытое пианино, спросил, кто из
нас играет, и когда все указали на меня, попросил сыграть что-нибудь…
Наверное, ноты были открыты на странице, где была «Баркарола»
Чайковского, потому что я хорошо помню, что сыграла именно «Баркаролу».
Майор очень лестно отозвался о моей игре. И дальнейшие слова майора я
тоже хорошо запомнила. Он сказал: «Вот переедете в Советский Союз и там
завершите свое музыкальное образование — консерваторий там много. И не
тревожьтесь — у нас в СССР по нашей сталинской конституции дети за отца
не отвечают».
искренне. Но увы!.. Через два года и одиннадцать месяцев (24 июля 1948
г.) мы, три сестры — Елена, Татьяна и я — были арестованы, увезены в
Союз, в так называемые «внутренние тюрьмы КГБ» (тогда — МГБ), а потом в
Сибирь, в сталинские лагеря. Братьев наших, Вячеслава и Михаила, забрали
вслед за отцом, в том же 1945 году. Всем нам, детям атамана Семенова,
«дали» по 25 лет. Кроме Михаила — инвалида с детства. Его расстреляли в
Уссурийске 18 марта 1947 года.
На этом наше свидание с отцом еще не
закончилось. Наш дом был расположен примерно в трехстах метрах от моря.
Не знаю, по чьему предложению, но отец и майор сходили туда вдвоем ближе
к вечеру. Ходили недолго — искупались и вернулись.
А потом еще был
вечерний чай. Отец чувствовал приближение расставания, его внутренняя
тревога передавалась и нам. Это была последняя трапеза отца в своем доме
в кругу семьи. После чая майор обратился к отцу по имени-отчеству и
сказал, что пора ехать. Отец энергично встал из-за стола. Мы все перешли
в гостиную, по русскому обычаю присели на дорогу и помолчали. Затем
отец взял небольшой свой чемоданчик, и мы двинулись к выходу.
…Мы подошли к машине, стоявшей у
ворот. Отец поставил чемоданчик в машину и повернулся к нам. А майор
закурил и, наверное, сочувствуя, понимая напряженность момента,
деликатно отошел в сторону. Отец нас по очереди перекрестил, поцеловал
каждого и сказал прощальные слова. Он произнес их один раз, а у меня они
всю жизнь звучат в ушах. Вот его слова: «Прощайте, дети… Я лишил вас
Родины, а теперь вот возвращаю. Наверное, ценой своей жизни. Я был
всегда противником большевизма, но всегда оставался русским. Я любил
Россию и русским умру. А был я прав или не прав — покажет время. Живите
честно. Если не сможете, не будете в силах делать добро людям, то хоть
не творите зла. Живите по-христиански. Ну, прощайте…»
Потом он
отвернулся, быстро сел в машину. Майор посмотрел на нас, кивнул нам,
прощаясь, сел за руль — и они тронулись в путь. Больше мы отца не видели
никогда. О его трагической кончине мы узнали только из газет».
Для
нас, живущих в начале 21-го столетия, важны два вопроса, освещенных в
этом сюжете: за что воевал с большевиками Забайкальский Атаман; и и как
вёл себя Герой Второй Отечественной (Первой мировой) войны,
Генерал-Лейтенант Г.М.Семёнов во время и после ареста, перед лицом
смертельной опасности. Незаурядная личность Атамана Семёнова вошла в
Историю. Память о нём живёт в современниках, а забайкальские казаки до
сих пор называют себя семёновцами.
По
поручению потомков оренбургских, уральских, сибирских, семиреченских,
енисейских, забайкальских, амурских казаков, проживающих в
Ново-Николаевской губернии (Новосибирской области), публикацию
подготовили И.Клепов, А.Оборкин, сибирские казаки.
На снимках:
Атаман Г.М.Семёнов ( 1920 г.); Е.Г.Явцева (в центре) на поселении в
одном их сибирских городов (фотография из коллекции В.М.Сибирцевой,
публикуется впервые).
