Краснопередельщик и Иван Никифорович Либералов-Беспределкин. Уж такие
они были закадычные друзья, не разлей вода, и даже родня друг дружке
(Иван Никифорович приходился покойной супруге Ивана Ивановича двоюродным
племянником), что и сказать-то про них иначе нельзя, как только за
Гоголем повторить: «сам чорт их связал веревочкой», размышляет православный публицист Ирина Иртенина и далее пишет:
Никифорович, видно, съевши какой-то дряни, ни с того ни с сего заявил
Ивану Ивановичу: «Вы, дядя, самых гнусных правил!..» Пристукнул его
кулаком в лоб, постоял над телом и поправил подушку на лице у дядюшки.
Пока тот лежал, как недвижимость, Иван Никифорович стал перетаскивать из
его дома в свой все, чем прельщался взор: мебеля, картины маслом,
сервизы, драгоценности покойной супруги и прочее имущество, нажитое
трудом крепостных людишек.
постелю переложили, там он и отлеживался, пока смертная обида ему на
ноги встать не давала. С одра и жалобы по начальству посылал, и
грозился, и тяжбу против врага затеял — да голосов ему все время не
хватало. А как через много лет перестал Иван Иванович быть постельной
недвижимостью, окреп маленечко и уже на своих ногах в бой против Ивана
Никифоровича пошел.
хватали, за носы тянули, волосья драли. Разбойником и душегубом один
другого чествовали. Мерялись, кто больше людишек повыморил — Иван
Иванович, когда молод был и пламенно буен, или опосля Иван Никифорович,
такой хват, что сам чорт ему не брат.
глотки трудили, другие за Ивана Никифоровича болели. Лишь немногие
проходили мимо и плевались: «Оба вы душегубы».
начальство уже косо смотрело, как эти два столпа общества воюют между
собой, потрясая основы.
обедом. Иван Иванович с Иваном Никифоровичем волком один на другого
глядели, но их стали подпихивать друг к другу да подговаривать:
буйно-пламенное, а особенно самое обидное для Ивана Никифоровича, что
под нумером 37; другому — недавнее хваткое. Только оба наотрез
отказались прощать и упирались что есть силы.
сразу во всех головах, будто кто вдунул ее туда в один миг. Не иначе
как опять же чорт. Вдруг вспомнили, что Иван Иванович на пару с Иваном
Никифоровичем смерть как не любят народный опиум. Уж так не любят, что
на дух не выносят. Чуть не падучая с обоими приключается, как от дурмана
какого. Тогда, верно, они и помирятся, когда против общей нелюбви
заодин встанут.
стоит у церкви на крылечке человек, жмурится на златые купола, в
солнечных лучах искрящие, да уплетает бублик, густо обсыпанный маком.
Чем эта история закончилась, нам пока неведомо. Но как сказал Гоголь,
завершая свою повесть про Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича: «Скучно
на этом свете, господа!»
Ведь и правда скучно. Четверть века наблюдать, как сначала
анархо-либералия пожирала социалистическую сдохшую лошадь, а затем
освобожденная из нафталина коммуно-утопия принялась подминать под себя
порядком облезшего осла либеральной демократии, — что может быть
скучнее?
Уж давно не вводят в заблуждение пустопорожние словесные сшибки и
взаимные смертные обиды так называемых «либералов» и новых большевиков. С
колокольни христианского традиционализма разница между теми и другими
малоразличима и несущественна. Те и другие вышли из «шинели» КПСС, из
партноменклатурной упаковки. Чиновники всех уровней гибко лавируют между
теми и другими, лелея общественное равновесие. По чуть-чуть в равной
степени уступают обоим и зорко следят, чтоб не выросла третья сила,
которая опрокинет всю тщательно выстроенную за долгие годы стабильность
двухголового либерал-советского тяни-толкая.
Мы стоим меж двумя рядами кривых зеркал и смотрим в дурную бесконечность
их взаимных отражений. Мы топчемся в этом заколдованном круге с 1917
года: либерал-феврализм — социализм — снова либерализм, большевистского
извода — и опять сползание в советизм. А самое смешное и мерзкое, что и
то, и другое поочередно рядится в одежды консерватизма по отношению к
конкуренту. В 1990-х окунание в либеральную демократию понималось как
возвращение к истокам; в 2010-х нырок из либерального болота в омут
коммунистических грез подается как поворот к «золотому веку» былого.
Это всего лишь маскарад, где леваки (два крыла глобалистского левацкого
интернационала, одно под масонской символикой ТНК, другое с маркировкой
марксизма) надевают костюмы и личины.
У коммунистов и «либералов» одна на двоих священная корова: революция.
Бунт, мятеж, насильственная переделка реальности. Право на революцию,
устроение смуты и социального хаоса числится в скрижалях у тех и других
среди прочих неприкосновенных прав человека. У коммунистов даже первее
прочих.
Предтеча и прообраз всех революций — бунт Денницы. Потому общее знамя
всех леваков — антихристианство и богоборчество. Даже если некоторые из
их рядов мимикрируют под христиан. Церковные либералы-обновленцы и
«православные» сталинисты, проповедующие общность учения Христа и
коммунизма, — суть одно: «воры и разбойники… Вор приходит только для
того, чтобы украсть, убить и погубить» (Ин. 10:8,10).
Их внешняя взаимная вражда не должна заслонять суть. Разделение и
ненависть живут не только на земле, но и там, откуда выходят культовые
смыслы, от которых родятся мятежно-воровские идеологии. За физикой вещей
стоит метафизика явлений. Когда бесы из разных лагерей крутят друг
дружке хвосты, тогда воюют и люди-марионетки.
Но когда они чуют общего врага — абсолютно иное смысловое поле, на
котором произносятся иные слова, где по-иному смотрят на жизнь, смерть,
веру, культуру и политику, короче, живут иными ценностями, — когда они
видят на этом чужом поле приговор себе, бунтовские идеологии моментально
встают бок о бок и подставляют друг другу плечи.
Тогда падают маски, и Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, морщась,
лобызаются. Тогда яснее ясного видна их общая цель. Видна по тому, как
нечувствительны они к пролитой реками в советском прошлом русской крови,
к русской боли, к осквернению Русской Церкви. Видна в их библейском
хамстве по отношению к русской тысячелетней истории, в том, как
старательно мажут ее черной вонючей и глумливой ложью, — отсчитывая
собственную историю от XX столетия.
У них и методы одинаковые. Как в 1917-м кинули бандитский клич:
«Грабь!», так и в 1991-м преемники не мудровали: «Грабь!» Страна для них
— полигон экономических опытов, народ — глина в социальных
экспериментах, с которой, лепя нечто, надо срезать и выбрасывать
излишки. «Пусть вымрут/будут уничтожены миллионы из негодного материала,
зато остальные будут жить при коммунизме/как в Европе».
Потому нелюбовь нынешних коммунистов к нынешним «либералам» напоминает
низовой лозунг последних лет Гражданской войны: «За советы без
коммунистов!» Они за советскую власть, только без комиссаров
перманентной революции, отличников партийной методологической
подготовки, наследных продразверсточников и экспроприаторов,
прагматичных вымаривателей социально чуждых им слоев населения.
Неизбежно смотрясь друг в друга, они действуют друг на дружку как
дрожжевые закваски. Экстремистская ненависть «либералов» к стране и
народу плодит почитателей политики тов. Сталина. А неизбывная мечта
советофилов об СССРлаге поддерживает огонь под котлом оголтелой
«либерал»-русофобии.
Несмотря на вражду меж собой, они всегда, пока существуют, будут
стремиться стать друг другу союзниками, чтобы опять объединенными
усилиями устроить революцию, как они проделали это в феврале 1917-го
(«толкаем режим с обрыва вместе, потом разберемся, кому достанется
власть»). Искать баланс между ними, уравновешивать одним другое, как
пытаются ныне делать власть предержащие, — значит вносить свою лепту в
радикализацию тех и других.
Либерализм в России неизбежно (уже второй раз за столетие) дрейфует к
советизму, как и тот не может не вырождаться со временем в «либерализм» с
большевистским лицом. Этот порочный круг можно разорвать, лишь
перешагнув в обратном направлении черту с меткой «февраль 1917»,
отделившую туловище России от ее головы.
Когда-то казалось, что в 1991 году, переступив обратно рубеж Октября
1917-го и отматывая назад, мы будем все дальше отходить от красной ямы;
что движение в сторону преодоления Февраля, пусть и медленное,
необратимо. Но обнаружилось, что дорожка феврализма-либерализма слишком
скользкая и идет наклонно. Нужен обходной путь. Ход конем, который лежит
вовсе не в области политики, а в сферах метафизики.
Нет сомнений, наши Иван Иванович с Иваном Никифоровичем когда-нибудь
замирятся. Это произойдет, когда православный традиционализм наберет
силу и начнет играть первостепенную роль в русском государстве. Из всех
идеологий для России органичен только он.
