Москва, 16 февраля — Наша Держава. Сто лет назад, зимой 1918 года, Россия перешла на григорианский календарь, принятый в большинстве существовавших тогда на планете стран.
В соответствии с декретом, принятым Советом народных комиссаров, страна, заснув 31 января, проснулась сразу 14 февраля. Даты с 1 по 13 февраля были объявлены не существовавшими: в эти дни никто не родился и не умер. Последнее было особенно актуально для России, пережившей за предыдущий год две революции и всё ещё находившейся в состоянии войны с Германией и Австро-Венгрией.
Отказ от признанного архаичным юлианского варианта времяисчисления произошел быстро и решительно. По-большевистски, без долгого рассусоливания. Осуществившему предыдущую календарную реформу царю Петру I, которому претили долгие размышления и волокита, такой подход наверняка бы понравился.
Впрочем, людей, принимавших это решение, ни похвала давно умершего императора, ни мнение живых сограждан не интересовали. Ими двигали другие, более важные резоны.
В принципе, проблема ликвидации отставания отечественного календаря от того, что был принят в Западной Европе, периодически возникала на повестке дня еще при «кровавом царизме». Какие бы гадости не произносили по поводу коронованных предшественников большевистские вожди, империей всё-таки управляли люди достаточно образованные. Им было прекрасно известно, что разработанный с подачи папы римского Григория XIII ещё в 1582 году вариант исчисления смены лет был, с астрономической точки зрения, более точным, чем использовавшаяся на «матушке-Руси» модель древнеримского ученого Созигена.
Впервые вопрос о календарной реформе в России был поднят в 1830 году, когда Академия наук, опираясь на европейский опыт, предложила перейти на новый стиль. Тогда затею похоронил министр народного просвещения генерал от инфантерии князь Карл Ливен, доложивший Николаю I, что дело сие «несвоевременное, недолжное, могущее произвести нежелательные волнения и смущения умов».
Императору, после восстания декабристов болезненно воспринимавшему всё, что хотя бы теоретически могло привести к «волнениям и смущениям», незамысловатая аргументация генерала-министра показалась вполне убедительной.
Следующую попытку осовременить календарь русские ученые предприняли на рубеже столетий, в 1899-м. Тогда созданная при Императорском астрономическом обществе комиссия, заметную роль в которой играли создатель знаменитой таблицы периодических элементов имени себя Дмитрий Менделеев и видный историк Василий Болотов, привела кучу аргументов в пользу реформы, но на них поставило жирный крест отрицательное заключение всесильного обер-прокурора Святейшего синода Константина Победоносцева. К этому персонажу отечественной истории можно относиться по-разному, но интересы вверенной его попечению православной церкви он отстаивал твёрдо и последовательно. Позиция же духовенства была чёткой: пусть григорианский календарь и точнее нашего, но поскольку он придуман папистами, кои всегда были злейшими врагами Православия, вводить его на Руси никак нельзя.
Между тем, наступил XX век, а с ним разница между старым и новым стилем увеличилась ещё на один день до считающегося в народе не счастливым числа тринадцать.
Затем за реформу времяисчисления пыталось взяться Временное правительство, но она погрязла в дискуссиях и согласованиях, пополнив и без того изрядный перечень задумок и нововведений, так и не реализованных либералами, впервые в отечественной истории дорвавшимися до власти, но так и не сумевшими ни толком ею распорядиться, ни удержать.
Сменившие вялых и безвольных «временных» большевики обладали куда большей решительностью и тянуть резину не стали, одобрив переход на новый стиль. Проблема состояла только в том, какой вариант – медленный или быстрый – стоит выбрать. Сторонники первого предлагали убирать каждый год по одному дню, чтобы люди могли постепенно привыкнуть к изменениям. В этом случае выравнивание дат произошло бы только через 13 лет.
Оппонировавшие «постепенцам» торопыги настаивали на том, чтобы единым махом вычеркнуть из календаря «лишние» дни. Решающей стала позиция Ленина, который без колебаний высказался за второй вариант.
Опубликованный 25 января 1918 года «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря» формально обосновывал эту меру необходимостью «установления одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени». Но было бы наивно полагать, что Владимира Ильича и его товарищей по Совнаркому в самом деле заботило приобщение России к сонму «культурных народов». Они вовсе не собирались ни под кого подстраиваться. Скорее, наоборот.
В появившихся в прессе публикациях, посвящённых столетию перехода в России на новый стиль, авторы просто фиксируют сам факт, делая акцент лишь на его социокультурном значении. Мол, мера эта была правильной и прогрессивной, поскольку мы стали вести отсчёт лет вместе с остальным человечеством. И на этом всё. О мотивах, двигавших большевиками при принятии этого решения, как и о конкретном историческом контексте, никто почему-то не говорит. А напрасно.
Впервые вопрос о смене календаря обсуждался на заседании Совнаркома 16 ноября 1917-го, всего через три недели после штурма Зимнего, хотя, на первый взгляд, были дела и поважнее. Советская власть ещё толком не установилась нигде, кроме Петрограда, на носу был созыв Учредительного собрания, выборы в который выиграли правые эсеры, в воюющей стране царил страшный бардак, с фронта толпами бежали дезертиры, бастовали железнодорожники и госслужащие, на Дону, где мутил воду Каледин, было неспокойно, на Украине Центральная Рада готовилась провозгласить независимость, а в это время народные комиссары решали, что им сделать с календарем. Видно, этот вопрос представлялся вождям революции весьма насущным.
Более того, о нём не забыли в чехарде последовавших драматичных событий, требовавших немедленного реагирования. В итоге «календарный» декрет был подписан всего на несколько дней позже, чем декрет о создании Красной армии, и на четыре дня раньше, чем декрет о создании Рабоче-крестьянского красного флота, то есть скорейшему переходу на новый стиль придавалось такое же значение, как и мерам по обеспечению безопасности молодого государства. Это говорит о многом, тем более, что Ленин был прагматиком до мозга костей и ничего не делал просто так.
Нет сомнения, что, переходя на григорианский стиль, большевики не столько встраивались в общемировой процесс летоисчисления, сколько решали важные политические задачи.
Известно, что главным противником реформы календаря было православное духовенство, выступавшее в роли хранителя традиционных ценностей и враждебно относившееся к новой «безбожной власти». Осуществив манипуляцию с датами, коммунисты внесли сумятицу в жёстко привязанный к Пасхе церковный календарь.
Тут стоит обратить внимание на то, что всего за два дня до обнародования «календарного» декрета вступил в действие декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. Этим двойным (вернее, даже тройным) ударом церковь вытеснялась из общественной жизни и утрачивала возможность какого-либо влияния на власть.
Народу же посылался четкий и недвусмысленный сигнал: к мнению попов прислушиваться не надо, дурить головы детишкам они больше не станут, праздники же теперь будут новые.
Помимо этого, календарная реформа преследовала далеко идущие внешнеполитические цели. В начале 1918-го гражданская война в России ещё толком не началась, её пожар разгорится только к лету, когда поднимут мятеж белочехи. А зимой руководство большевиков пребывало в эйфории от успешного и сравнительно легкого прихода к власти и ещё не избавилось от иллюзии, что вдохновлённые российским примером пролетарии стран Запада вот-вот свергнут свои буржуазные правительства и произойдёт мировая революция, которая обрушит господство капиталистов-империалистов.
Для координации и организации этого процесса необходимо было добиться синхронизации действий с зарубежными единомышленниками, а существовавшая разница в календарях этому никак не способствовала. Весьма вероятная ошибка при пересчёте дат, как это произошло, скажем, при подготовке русских и австрийцев к битве с Наполеоном под Аустерлицем в 1805-м, могла привести к неприятным последствиям.
К примеру, эмиссары Ленина приезжают куда-нибудь в Венгрию или Баварию на тайную встречу с местными революционерами, дабы передать им денег, а те, не поняв, что её время назначено по юлианскому календарю, их уже и не ждут. Зато ждет полиция или провокаторы. Результат: явка провалена, деньги и курьеры потеряны, революция сорвана. А во всём виновато несовпадение календарей.
Опять же, наличие архаичного календаря, отстающего от европейского почти на две недели, не очень хорошо влияло на имидж первого на планете пролетарского государства, претендующего на распространение по всему миру идей тотального социального переустройства. Обвинений в догматизме и косности мышления ни Ленин, ни Троцкий не терпели.
Был у календарной реформы и экономический подтекст. Вычеркнув лишние февральские дни, большевики изрядно сэкономили: ведь раз на работу никто в них не выходил, то и платить не за что (этому аспекту в декрете специально посвящались три пункта). В тех условиях хоть как-то сократить расходную часть бюджета было весьма актуально. Пусть небольшой, но плюс.
Как бы там ни было, но вот уже сто лет Россия живёт по новому стилю.
На память о юлианском календаре нам остался уникальный праздник с непонятным для иностранцев названием Старый Новый год, празднование Рождества 7 января, вместо 25 декабря, отмечаемые 7 ноября годовщины Октябрьской революции, а также мучения нескольких поколений школьников, заучивающих двойные датировки произошедших до 1918 года событий.
