Москва, 17 августа – Наша Держава. Саша был в чеченском плену — 5 лет; два
года его – не кормили; испытывали на
нем приемы рукопашного боя; его несколько
раз — расстреливали, стреляли почти в
упор, но так и – не смогли расстрелять!!!
года его – не кормили; испытывали на
нем приемы рукопашного боя; его несколько
раз — расстреливали, стреляли почти в
упор, но так и – не смогли расстрелять!!!
В 1995 году — первая чеченская война. Я
подполковник Антоний Маньшин, был
командиром штурмовой группы, а соседняя,
вторая штурмовая группа была названа
именем героя России Артура, моего друга,
который погиб в Грозненских боях, накрыв
собой раненого солдата: солдат выжил,
а он погиб от 25 пулевых ранений. В марте
1995 года штурмовая группа Артура из 30
бойцов на трех БРДМ-ах выполняла штабной
рейд по блокированию групп боевиков во
Введенском ущелье. Есть там такое место
Ханчелак, что переводиться с чеченского
— как мертвое ущелье, там нашу группу
поджидала засада.
подполковник Антоний Маньшин, был
командиром штурмовой группы, а соседняя,
вторая штурмовая группа была названа
именем героя России Артура, моего друга,
который погиб в Грозненских боях, накрыв
собой раненого солдата: солдат выжил,
а он погиб от 25 пулевых ранений. В марте
1995 года штурмовая группа Артура из 30
бойцов на трех БРДМ-ах выполняла штабной
рейд по блокированию групп боевиков во
Введенском ущелье. Есть там такое место
Ханчелак, что переводиться с чеченского
— как мертвое ущелье, там нашу группу
поджидала засада.
Засада — это верная смерть: головная
и замыкающая машины подбиваются, и тебя
методически расстреливают с высоток.
Группа, попавшая в засаду, живет максимум
20-25 минут – потом остаётся братская
могила. По радиостанции запросили помощь
с воздуха вертолетов огненной поддержки,
подняли мою штурмовую группу, мы прибыли
на место через 15 минут. Управляемыми
ракетами воздух-земля уничтожили огневые
позиции на высотках, к нашему удивлению
группа уцелела, только недосчитались
Саши Воронцова. Он был снайпером и сидел
на головной машине, на БРДМ-е и взрывной
волной его сбросило в ущелье метров
40-50 глубиной. Стали его искать, не нашли.
Уже стемнело. Нашли кровь на камнях, а
его не было. Случилось худшее, он
контуженный попал в плен к чеченцам. Мы
по горячим следам создали поисково-спасательную
группу, трое суток лазили по горам, даже
в контролируемые населенные пункты
боевиков ночью входили, но так Сашу и
не нашли. Списали, как без вести пропавшего,
потом представили к ордену мужества. И
вы, представляете, проходит 5 лет. Начало
2000 года, штурм Шатоя, в Артурском ущелье
в Шатойском районе есть населенный
пункт Итум-Кале, при блокировке его нам
мирные жители сообщили, что у них в
зиндане (в яме) сидит наш спецназовец
уже 5 лет.
и замыкающая машины подбиваются, и тебя
методически расстреливают с высоток.
Группа, попавшая в засаду, живет максимум
20-25 минут – потом остаётся братская
могила. По радиостанции запросили помощь
с воздуха вертолетов огненной поддержки,
подняли мою штурмовую группу, мы прибыли
на место через 15 минут. Управляемыми
ракетами воздух-земля уничтожили огневые
позиции на высотках, к нашему удивлению
группа уцелела, только недосчитались
Саши Воронцова. Он был снайпером и сидел
на головной машине, на БРДМ-е и взрывной
волной его сбросило в ущелье метров
40-50 глубиной. Стали его искать, не нашли.
Уже стемнело. Нашли кровь на камнях, а
его не было. Случилось худшее, он
контуженный попал в плен к чеченцам. Мы
по горячим следам создали поисково-спасательную
группу, трое суток лазили по горам, даже
в контролируемые населенные пункты
боевиков ночью входили, но так Сашу и
не нашли. Списали, как без вести пропавшего,
потом представили к ордену мужества. И
вы, представляете, проходит 5 лет. Начало
2000 года, штурм Шатоя, в Артурском ущелье
в Шатойском районе есть населенный
пункт Итум-Кале, при блокировке его нам
мирные жители сообщили, что у них в
зиндане (в яме) сидит наш спецназовец
уже 5 лет.
Надо сказать, что 1 день в плену у
чеченских бандитов — это ад. А тут — 5
лет. Мы бегом туда, уже смеркалось. Фарами
от БМП осветили местность. Видим яму 3
на 3 и 7 метров глубиной. Лесенку спустили,
поднимаем, а там живые мощи. Человек
шатается, падает на колени и я по глазам
узнал Сашу Воронцова, 5 лет его не видел
и узнал. Он весь в бороде, камуфляж на
нем разложился, он в мешковине был,
прогрыз дырку для рук, и так в ней грелся.
В этой яме он испражнялся и там жил,
спал, его вытаскивали раз в два-три дня
на работу, он огневые позиции чеченцам
оборудовал. На нем вживую чеченцы
тренировались, испытывали — приемы
рукопашного боя, то есть ножом тебя —
в сердце бьют, а ты должен удар отбить.
У нас в спецназе подготовка у ребят
хорошая, но он изможденный, никаких сил
у него не было, он, конечно промахивался
— все руки у него были изрезаны. Он перед
нами на колени падает, и говорить не
может, плачет и смеется. Потом говорит:
“Ребята, я вас 5 лет ждал, родненькие
мои.” Мы его в охапку, баньку ему истопили,
одели его. И вот он нам рассказал, что с
ним было за эти 5 лет.
чеченских бандитов — это ад. А тут — 5
лет. Мы бегом туда, уже смеркалось. Фарами
от БМП осветили местность. Видим яму 3
на 3 и 7 метров глубиной. Лесенку спустили,
поднимаем, а там живые мощи. Человек
шатается, падает на колени и я по глазам
узнал Сашу Воронцова, 5 лет его не видел
и узнал. Он весь в бороде, камуфляж на
нем разложился, он в мешковине был,
прогрыз дырку для рук, и так в ней грелся.
В этой яме он испражнялся и там жил,
спал, его вытаскивали раз в два-три дня
на работу, он огневые позиции чеченцам
оборудовал. На нем вживую чеченцы
тренировались, испытывали — приемы
рукопашного боя, то есть ножом тебя —
в сердце бьют, а ты должен удар отбить.
У нас в спецназе подготовка у ребят
хорошая, но он изможденный, никаких сил
у него не было, он, конечно промахивался
— все руки у него были изрезаны. Он перед
нами на колени падает, и говорить не
может, плачет и смеется. Потом говорит:
“Ребята, я вас 5 лет ждал, родненькие
мои.” Мы его в охапку, баньку ему истопили,
одели его. И вот он нам рассказал, что с
ним было за эти 5 лет.
Вот мы сидели неделю с ним, соберемся
за трапезой, обеспечение хорошее было,
а он кусочек хлеба мусолит часами и ест
тихонечко. У него все вкусовые качества
за 5 лет атрофировались. Рассказал, что
его 2 года вообще — не кормили.
за трапезой, обеспечение хорошее было,
а он кусочек хлеба мусолит часами и ест
тихонечко. У него все вкусовые качества
за 5 лет атрофировались. Рассказал, что
его 2 года вообще — не кормили.
Спрашиваю: ”Как ты жил-то?” А он:
“Представляешь, командир, Крестик
целовал, крестился, молился, — брал
глину, скатывал в катышки, крестил её,
— и ел. Зимой снег — ел”. “Ну и как?”––
спрашиваю. А он говорит: ”Ты знаешь, эти
катышки глиняные были для меня вкуснее,
чем домашний пирог. Благословенные
катышки снега были — слаще меда”.
“Представляешь, командир, Крестик
целовал, крестился, молился, — брал
глину, скатывал в катышки, крестил её,
— и ел. Зимой снег — ел”. “Ну и как?”––
спрашиваю. А он говорит: ”Ты знаешь, эти
катышки глиняные были для меня вкуснее,
чем домашний пирог. Благословенные
катышки снега были — слаще меда”.
Его 5 раз — расстреливали на Пасху.
Чтобы он не убежал, ему — перерезали
сухожилия на ногах, он стоять — не мог.
Вот ставят его к скалам, он на коленях
стоит, а в 15-20 метров от него, несколько
человек с автоматами, которые должны
его расстрелять.
Чтобы он не убежал, ему — перерезали
сухожилия на ногах, он стоять — не мог.
Вот ставят его к скалам, он на коленях
стоит, а в 15-20 метров от него, несколько
человек с автоматами, которые должны
его расстрелять.
Говорят: “Молись своему Богу, если
Бог есть, то пусть Он тебя спасет”. А он
так молился, у меня всегда в ушах его
молитва, как простая русская душа:
“Господи Иисусе, мой Сладчайший, Христе
мой Предивный, если Тебе сегодня будет
угодно, я ещё поживу немножко”. Глаза
закрывает и крестится. Они спусковой
крючок снимают — осечка. И так дважды
— выстрела не происходит. Передвигают
затворную раму — нет выстрела. Меняют
спарки магазинов, выстрела — опять не
происходит, автоматы — меняют, выстрела
все равно – не происходит.
Бог есть, то пусть Он тебя спасет”. А он
так молился, у меня всегда в ушах его
молитва, как простая русская душа:
“Господи Иисусе, мой Сладчайший, Христе
мой Предивный, если Тебе сегодня будет
угодно, я ещё поживу немножко”. Глаза
закрывает и крестится. Они спусковой
крючок снимают — осечка. И так дважды
— выстрела не происходит. Передвигают
затворную раму — нет выстрела. Меняют
спарки магазинов, выстрела — опять не
происходит, автоматы — меняют, выстрела
все равно – не происходит.
Подходят и говорят: “Крест сними”.
Расстрелять его – не могут, потому что
Крест висит на нем. А он говорит: “Не я
этот Крест надел, а священник в таинстве
Крещения. Я снимать — не буду”. У них
руки тянуться — Крест сорвать, а в
полуметре от его — тела их скрючивает
Благодать Святого Духа и они скорченные
— падают на землю. Избивают его прикладами
автоматов и бросают его в яму. Вот так
два раза пули — не вылетали из канала
ствола, а остальные вылетали и всё —
мимо него летели. Почти в упор – не могли
расстрелять, его только камешками
посекает от рикошета и всё.
Расстрелять его – не могут, потому что
Крест висит на нем. А он говорит: “Не я
этот Крест надел, а священник в таинстве
Крещения. Я снимать — не буду”. У них
руки тянуться — Крест сорвать, а в
полуметре от его — тела их скрючивает
Благодать Святого Духа и они скорченные
— падают на землю. Избивают его прикладами
автоматов и бросают его в яму. Вот так
два раза пули — не вылетали из канала
ствола, а остальные вылетали и всё —
мимо него летели. Почти в упор – не могли
расстрелять, его только камешками
посекает от рикошета и всё.
И так оно бывает в жизни. Последний
мой командир, герой России Шадрин
говорил: “Жизнь странная, прекрасная
и удивительная штука”.
мой командир, герой России Шадрин
говорил: “Жизнь странная, прекрасная
и удивительная штука”.
В Сашу влюбилась девушка чеченка, она
его на много моложе, ей было 16 лет, то
тайна души. Она на третий год в яму по
ночам носила ему козье молоко, на
веревочки ему спускала, и так она его
выходила. Её ночью родители ловили на
месте происшествия, пороли до смерти,
запирали в чулан. Звали её Ассель. Я был
в том чулане, там жутко холодно, даже
летом, там крошечное окошко и дверь с
амбарным замком. Связывали её. Она
умудрялась за ночь разгрызать веревки,
разбирала окошко, вылезала, доила козочку
и носила ему молоко.
его на много моложе, ей было 16 лет, то
тайна души. Она на третий год в яму по
ночам носила ему козье молоко, на
веревочки ему спускала, и так она его
выходила. Её ночью родители ловили на
месте происшествия, пороли до смерти,
запирали в чулан. Звали её Ассель. Я был
в том чулане, там жутко холодно, даже
летом, там крошечное окошко и дверь с
амбарным замком. Связывали её. Она
умудрялась за ночь разгрызать веревки,
разбирала окошко, вылезала, доила козочку
и носила ему молоко.
Он Ассель забрал с собой. Она крестилась
с именем Анна, они повенчались, у них
родилось двое деточек, Кирилл и Машенька.
Семья прекрасная. Вот встретились мы с
ним в Пскова — Печерском монастыре.
Обнялись, оба плачем. Он мне всё
рассказывает. Я его к старцу Адриану
повел, а там народ не пускает. Говорю
им: “Братья и сестры, мой солдат, он в
Чечне в яме 5 лет просидел. Пустите Христа
ради”. Они все на колени встали, говорят:
“Иди, сынок”. Прошло минут 40. Выходит
с улыбкой Саша от старца Адриана и
говорит: “Ничего не помню, как будто —
с Солнышком беседовал!”. А в ладони у
него ключи от дома. Батюшка им дом
подарил, который от одной старой монахини
монастырю отошел.
с именем Анна, они повенчались, у них
родилось двое деточек, Кирилл и Машенька.
Семья прекрасная. Вот встретились мы с
ним в Пскова — Печерском монастыре.
Обнялись, оба плачем. Он мне всё
рассказывает. Я его к старцу Адриану
повел, а там народ не пускает. Говорю
им: “Братья и сестры, мой солдат, он в
Чечне в яме 5 лет просидел. Пустите Христа
ради”. Они все на колени встали, говорят:
“Иди, сынок”. Прошло минут 40. Выходит
с улыбкой Саша от старца Адриана и
говорит: “Ничего не помню, как будто —
с Солнышком беседовал!”. А в ладони у
него ключи от дома. Батюшка им дом
подарил, который от одной старой монахини
монастырю отошел.
А самое главное, мне Саша при расставании
сказал, когда я его спросил, как же он
всё это пережил: “Я два года пока сидел
в яме плакал так, что вся глина подо мной
мокрая от слез была. Я смотрел на звездное
чеченское небо в воронку зиндана и искал
— моего Спасителя. Я рыдал как младенец,
искал — моего Бога”. “А дальше?”-
Спросил я. “А дальше — я купаюсь в Его
объятиях”, — ответил Саша.
сказал, когда я его спросил, как же он
всё это пережил: “Я два года пока сидел
в яме плакал так, что вся глина подо мной
мокрая от слез была. Я смотрел на звездное
чеченское небо в воронку зиндана и искал
— моего Спасителя. Я рыдал как младенец,
искал — моего Бога”. “А дальше?”-
Спросил я. “А дальше — я купаюсь в Его
объятиях”, — ответил Саша.
