Москва, 14 апреля — Наша Держава (Елена Пустовойтова). Пожив на Западе время, достаточное для того, чтобы на своей шкуре
прочувствовать прелести и достоинства тамошнего образа жизни, могу с
полной уверенностью заявить, что настоящее, то есть глубокое, заложенное
на прочных основах, знание там получить может только тот, кто способен
выложить за каждый учебный семестр от 5 до 35 тысяч долларов. Уже одно
это делает образование привилегией богатых семей.
прочувствовать прелести и достоинства тамошнего образа жизни, могу с
полной уверенностью заявить, что настоящее, то есть глубокое, заложенное
на прочных основах, знание там получить может только тот, кто способен
выложить за каждый учебный семестр от 5 до 35 тысяч долларов. Уже одно
это делает образование привилегией богатых семей.
Остальным достается суррогат вроде австралийского ТАFE, где тебя за
2-3 года научат, к примеру, класть кирпичи и дадут сертификат, который
позволит тебе купить лицензию каменщика.
Чтобы не быть голословной, уточню: сегодня будущий австралийский
каменщик должен платить за обучение в ТАFЕ по 6,150 долларов за каждый
семестр, а их всего четыре, плюс по 650 долларов за использование
ресурсов учебного заведения и по 110 долларов за материалы, которые он
будет во время обучения использовать. Скажем, за кирпич. Австралия тут –
не более чем точка на карте. Ее система образования отличается лишь в
мелочах от британской, штатовской или германской. Принцип платного
образования в том и состоит, что деньги определяют, останешься ли ты
неучем или получишь диплом. Это – разные философии жизни, не только
образования. Это – иная табель о рангах, в которой приоритет таланта и
способностей обнулился, а образование стало платной услугой, которую ты
можешь купить. Так чего же мы хотим от нашей школы (в том числе и
высшей), год за годом настойчиво переводя ее на «новый» — для нас, но не
для Европы, — принцип обучения? Чтобы она по-прежнему давала нам
«быстрых разумом Невтонов»?
Мы интеллигентно помалкиваем о том, что кризис нашего образования,
очевидный сегодня всем, спровоцировало слепое подражание западным
образцам там, где мы были впереди планеты всей.
Без шуток и кривых ухмылок. Советская система образования, как бы это
ни коробило сегодня наших «экспериментаторов» из ливановского
Минобрнауки, создало интеллектуальные возможности для гигантского рывка
производительных сил Советского Союза и России в прошлом столетии. Во
всех сферах деятельности без исключения. Можно сколько угодно злословить
по поводу трагедии СССР — это никак не отменяет того простого
обстоятельства, что мы и сегодня живем, проще сказать, паразитируем, на
советском наследии в науке.
Казалось бы, сам Бог велел это наследие развивать, а не затаптывать.
Но пришло время пиарщиков западных ценностей. И они быстро вскопытили
ниву образования страны так, что, кроме чертополоха, на ней теперь мало
что видно. А в сентябре 2003 году мы присоединились к Болонскому
процессу на берлинской встрече министров образования европейских стран.
Для чего? Чтобы построить в РФ систему образования, аналогичную системам
образования стран Запада.
Ломать – не строить. Преуспеть в первом гораздо легче, чем во втором. И
за «оболониевание» образования в стране взялись чиновники. Есть у них и
свой научный «штаб», призванный «содействовать мобильности путём
преодоления препятствий эффективному осуществлению свободного
передвижения», для чего необходимо «введение в вузах системы перезачёта
кредитов, модульной системы обучения и специального Приложения к
диплому». Штаб этот — Национальный исследовательский университет «Высшая
школа экономики», Федеральное государственное высшее учебное заведение,
созданное в 1992 году. Мы еще к нему вернемся…
А специальное приложение к диплому было у каждого выпускника вуза
советской поры. Из него было видно, в каких знаниях он наиболее силен,
куда ему, в соответствии со способностями, следует идти трудиться. Так
что не в приложении, видимо, было дело, а в том, что слом системы
образования открывал «дополнительные возможности» для участия российских
вузов в проектах, финансируемых Европейской комиссией, а студентам и
преподавателям высших учебных заведений — в академических обменах с
университетами европейских стран.
Мы все помним, как в девяностых ринулись за рубеж – конечно, «за
знаниями», — наши ученые, педагоги и студенты. И никто тогда не удивился
тому, что наши «недоучки» на Западе оказались на голову выше местных
«высоколобых» — было даже неловко.
Помню встречу в Батхерсте с третьекурсницей Московского медицинского,
выскочившей замуж за австралийца: в местном университете ей заявили, что
ничем не могут помочь, так как уровень ее знаний выше, чем у
выпускников. Правда, диплом выдать отказались – не прошла полного курса
обучения.
Таких историй не сотни и не тысячи. Но в нервной дрожи «перестройки»
нам слишком хотелось «как у них», чтобы это не казалось мелочью. Эту
«немелочь» мы пожинаем теперь.
Глобальный рейтинг, составленный ОЭСР (Организаация экономического
сотрудничества и развития ) ровно год назад, неожиданно выявил
преимущества азиатской системы школьного обучения. Первое место в нем
занял Сингапур, второе – Гонконг. Далее Южная Корея, Япония и Тайвань. И
только потом первая европейская страна — Финляндия. Россия в середине
толпы из 76 участников. При этом в азиатских странах нет моды «на
болонью», там по-прежнему педагог – организатор реальной, активной,
творческой работы на уроке. Причем, как правило, работает учитель в
малых группах. Но главное — он соучастник образовательного процесса, а
не сторонний наблюдатель.
Расплачиваясь за моду 90-х годов, мы вынуждены сегодня признать, что
аккумулировать знания из разных предметных областей, решать задачи,
требующие рассуждения и понимания, применять полученные знания на
практике оказывается не под силу нашим ученикам. Так считают эксперты. А
родители – те просто приходят в ужас от степени деградации образования,
снижения его качества, отсутствия творческой мотивации педагогов,
падения их социального статуса, низкого уровня оплаты труда, безудержно
дикой, доведенной до абсурда бюрократизацией учебного процесса. И все
это под непрерывную вот уже 20 лет мантру о модернизации, инновации,
информатизации и прочее.
О коррупции в сфере образования говорить можно – вот только сделать
ничего нельзя: коммерциализация берет свое, чего же вы хотите?
Имущественное расслоение в классе еще очевидней, чем на улице. А о
падении нравов и вовсе заикаться смешно – учитель у нас уже давно не
педагог, а… Кто?
Трясущийся за лишние часы, боящийся поднять голос за себя, коллегу или
право на нравственное воспитание ребенка чиновник. Вот почему они –
учитель и Минобраз – уживаются вместе. Один – помалкивает, другой –
ставит очередной эксперимент.
С 2010 года школы начали переводить на новые федеральные
государственные образовательные стандарты (ФГОС), хотя эти стандарты
«уже на берегу» вызывали множество споров. С 1 января прошлого года по
приказу Минобраза № 1559 все школьные учебники в России должны иметь
электронную версию – без этого наука педагогика, видимо, мертва. С 1
сентября прошлого года введено обязательное изучение второго
иностранного языка (английского, китайского…) за счет русского, конечно.
Перечень инициатив чиновников будет бесконечен.
Думаете, в США дела в образовании идут лучше? Очнитесь.
«Фактически баллы эффективности стали мерой достатка семей студентов,
поступающих в школу, — пишет Диана Равич (DianeRavitch.net April 3,
2016). – Худшим последствием этого романса со стандартизованным
экзаменом (читай наш ЕГЭ – авт.) стало то, что дети ранжируются,
сортируются и оцениваются на основе баллов, которые не имеют научного
или объективного содержания. Дети вследствие этого становятся
инструментом, объектом, а не уникальными личностями, каждый со своим
собственным потенциалом».
К слову сказать, статья этого автора так и называется: «Кризис в
образовании в том, что оно становится системой корпоративного обучения
для богатых».
По поводу «болонской моды» наболело не только у меня: «Представим, что
по медицинским показаниям некоторому больному нужно перелить кровь
другого организма, — пишет в интернет-проекте «DAT» №2 от 14 января сего
года доктор философских наук, профессор Азимбай Асаров. — И если, не
дай бог, произойдет ошибка и нуждающемуся будет перелита кровь другого
больного, уже зараженного опасной болезнью, то, очевидно, что результат
будет печальным. Вне всякого сомнения, люди, ответственные за эту
процедуру, понесли бы весьма суровое наказание. Вопрос: а кто судья,
который вынесет приговор обществу, государству, сознательно «перелившему
больную кровь» в организм важнейшей социальной системы – в систему
образования? Думаю, есть такой судья – это Будущее страны».
