Константин Душенов о тюрьме и политике

– Константин Юрьевич, вы не опасаетесь, что публикация нашей беседы повредит вашему положению?
–
Всё может быть. Конечно, моё нынешнее начальство очень не одобряет,
когда зэки общаются с журналистами. Да это и понятно: тюрьма – не
пресс-клуб и не информагентство. Но тюремным начальникам сейчас скандал
не нужен, и так уже дело моё приобрело слишком широкую известность. Да и
формально мы с вами ничего не нарушаем. Ни в одном официальном
документе не прописан запрет на общение зэков с журналистами. В
уголовно-исполнительном кодексе записано лишь одно условие: такое
общение должно быть добровольным. В нашем случае это очевидно. Можно,
конечно, забрать меня из больнички «по беспределу», чтобы закрыть доступ
представителям СМИ Они так уже один раз сделали в мае прошлого года. Но
тогда скандал только усилится. В общем, давайте ваши вопросы. Волков
бояться, в лес не ходить. На всё воля Божия!

–
Каковы условия вашего содержания в тюрьме, испытываете ли вы на себе
давление администрации, есть ли перспективы скорого освобождения?
–
Сейчас, в больничке, конечно, полегче. А на зоне – не сахар. Я ведь три
с половиной месяца в штрафном изоляторе отсидел. Теперь вот оформляю
инвалидность. Что же касается перспектив освобождения – это вопрос не ко
мне. Прокуратура, насколько я знаю, категорически против.
– Недавно «Известия» написали, что сейчас стало возможным ваше условно-досрочное освобождение.
–
Ну, с момента выхода той статьи прошло уже три месяца, а я всё ещё тут.
Вообще эта статья меня сильно удивила, потому что если верить ей, то
менты готовы вынести меня на волю буквально на руках и чуть ли не
сегодня. Но что-то я пока такого не наблюдаю. Я могу предположить, что
тюремное начальство, учитывая скандальность моего дела, возможность
оформления инвалидности, заинтересовано в том, чтобы меня спихнуть по
принципу «с глаз долой – из сердца вон». А там на воле пусть он уже
оформляет свою инвалидность, там уже не докажешь, что почему и из-за
чего.
Они даже сняли с меня 13 вынесенных ранее взысканий. Когда
меня избили, то три с половиной месяца продержали в карцере, пытались
навесить попытку побега и так далее. И мой «героический» начальник –
майор Корепин – навтыкал мне аж 13 взысканий. Раньше были трижды Герои
Советского Союза, а я был трижды «злостник». В уголовно-исполнительном
кодексе прописана такая юридическая формула «злостный нарушитель
установленного порядка». В дежурке висят портреты «особо отличившихся»,
так дежурка моими портретами была просто обклеена. Под одним было
написано «склонен к побегу», под другим – «склонен к дезорганизации
нормальной деятельности учреждения», под третьим – «склонен к
экстремизму». То есть я превратился в «Гудвина великого и ужасного».
– Тяжело, наверно, в такой ситуации отбывать срок?
–
Тяжело, не тяжело – деваться-то некуда. Как говорится, нет худа без
добра. Зона так устроена, что если начальство тебя гнобит, а ты при этом
не гнёшься, то у тебя автоматически растёт авторитет. И когда он
достигает определенной величины, начальству уже трудно иметь с тобой
дело. Так что они могут быть заинтересованы в том, чтобы меня выпихнуть.
Это видно по тому, что сначала мой начальник навтыкал мне аж 13
взысканий, а потом сам же их одним махом снял как наложенные с грубыми
нарушениями установленных правил. Но забавно то, что прокуратура
сказала: «Нет, дорогой, ты всё правильно сделал», и теперь они между
собой выясняют, насколько я хороший и плохой, и готов ли влиться обратно
в вольное общество.
– Это как?
– Сперва суд,
который должен был вынести решение о возможности моего
условно-досрочного освобождения, назначили на 10 июля. Потом его
перенесли на 1 августа. Потом – на 5 сентября… А мне, по большому счёту,
это уже не очень интересно. Я три четверти срока «отмотал», в случае
чего – как-нибудь досижу и оставшийся кусок. Не сахарный, не растаю. В
тюрьме ведь тоже жить можно. Кормят сейчас сносно, нормальная солдатская
пайка. Народ, правда, морщится, не нравится кому-то сечка и так далее,
но я не в претензии. Я десять лет в советской казарме прожил с личным
составом, так что мне было легко к такой пище приспособиться.
– Значит ли это, что «демократическая» российская тюрьма стала более гуманной?
–
Нет, конечно. Демократический Гулаг не сильно отличается от
сталинского. Кое-где до сих пор бытует термин «пониженная норма питания»
как «средство воспитательного воздействия». Я вам так скажу: чтобы
сломать человека, не нужно никаких «испанских сапогов», не нужно лить в
глотку расплавленное олово. Есть два универсальных воспитателя, которые
позволяют добиваться от людей практически всего, что угодно – это Голод и
Холод. Я лично знаю человека, который на зоне под Томском заработал
туберкулёз и в связи с этим был отправлен на лечение в тюремную
больницу, где при приёме на лечение его взвесили, и весил он… 46
килограммов! Взрослый мужчина… Так-то вот. И если в штрафном изоляторе
на полу ночью ледяная корка замерзает, то это, скажем мягко, создаёт
достаточный дискомфорт и позволяет оказывать на зэка определённое
давление.
– Но это же, по сути дела, пытки? А как же пресловутые «права человека»?
–
Ну, дело не в названии, а в эффективности методов. Хотя иногда всё-таки
случаются осечки. Вот, например, я на зоне познакомился с одним
замечательным зэком, с которым мы вместе в карцере сидели. Михаил Кречин
его зовут. Он такой гоголевский персонаж, из «Тараса Бульбы». Настоящий
казак. Человек, чья энергия в условиях нашего мира, нашей приглаженной,
прилизанной, отрегулированной жизни не находит должного применения и
перехлёстывает через край. Ему бы «за зипунами» на Туретчину, или в
Татарву – погулять от души. Незаменимый был бы человек…
Он родился
в Киргизии, рос там как он говорит, «с басмачами». Потом они с дружками
организовали летучий отряд, ходили по горам, «бомбили» наркотрафик. Там
через киргизские перевалы идёт часть героинового афганского
наркотрафика. Гашиш тоже возят, ханку. Ну, они этих наркокурьеров
отлавливали, потрошили – с боем, конечно. Потом он по Руси
гастролировал, у него целый букет статей разных, но всё это связано не с
каким-то непременным желанием сладко есть, мягко спать и при этом
ничего не делать, не работать, а с тем, что его кипучая, бурная энергия
не находит своего применения.
При этом он искренне верующий,
православный человек. Причём, вера его — не богословская, не школярская,
а такая нутряная, народная. И за веру свою он готов страдать! Я его
спросил как-то: «Миша, откуда у тебя шрам на шее?» А он говорит: «Да
это под Томском меня опера принимали после очередного скока и перед
тем, как в Сизо упаковать, говорят: “Снимай крест!” Я говорю: ”Не буду
крест снимать!” “Снима-ай крест!” “Не буду снимать!” А у меня крест был
на ленточке из кожаного солдатского ремня, она такая прочная, нипочём не
порвёшь. Ну, они меня и повесили за этот крест на крюк. В стене крюк
был…»
Я спрашиваю Мишу: «Ну и что, долго ты висел?» Он говорит: «Не знаю. Я повисел-повисел, потом сознание потерял. Очнулся уже в камере, без креста…»
– Это прямо какой-то рассказ из 37-го года!
–
Да нет, это из 2003-го. Бывалые зэки говорят, что сидеть сейчас даже
тяжелее, чем в СССР. Особенно на «красных» зонах. Раньше их называли
«сучьими». Это зоны, где администрация контролирует все аспекты
внутренней жизни «спецконтингента» с помощью т.н. «активистов», или
«козлов», которые за послабление режима готовы на любую подлость.
– И много таких зон в России?
–
Много. Но тут есть некоторая странность. Вспомните: в 90-е годы всё
разваливалось, влияние государства всюду падало, оно умирало… Но в
одном отдельно взятом секторе – в Федеральной службе исполнения
наказаний, в тюремной системе – государство резко нарастило своё
присутствие. Если в советское время на зону в 1000-1500 человек был один
«кум», т.е. оперативный уполномоченный, то сейчас на таких зонах
работает целый отдел. И оперов может быть уже 5-10 человек…
– И с чем же связано такое внимание государства к тюремной системе?
Я
думаю, что это связано с тем, что в 90-е на волне повальной
приватизации всего и вся зоны тоже были «приватизированы» и стали
рассматриваться администрацией, как источник личного дохода – иногда
законного, иногда незаконного. В качестве дешёвой рабочей силы на этих
частных предприятиях выступают зэки, а в качестве надсмотрщиков – опера.
Да
и качество людей сильно изменилось. Сейчас, процентов 80 зэков – это
наркоманы, отсюда эрозия понятий и отношений. Наркомания, как ржа,
разъедает людей. Поэтому внутреннее состояние зон сейчас тяжёлое и
сидеть нелегко, конечно. Кроме того, у ФСИН появилось специальное орудие
подавления – тюремный спецназ «Тайфун». Это такая «зондеркоманда», в
которой всё заточено специально под задачу «ломать» зоны, блатных
авторитетов (так называемых «черноходов») и вообще, всех недовольных.

– Это ведь «тайфуновцы» вас избили в прошлом году? Каково ваше нынешнее самочувствие?
–
В целом более-менее нормальное, но есть проблема бюрократического
характера: полученные повреждения позволяют мне оформить инвалидность,
но естественно, представителям правоохранительных органов очень не
хочется, чтобы эта инвалидность была зафиксирована документально.
Человек пришёл здоровым, а уходить будет инвалидом – как-то это совсем
не комильфо. Поэтому возникают всяческие препятствия бюрократического
характера на пути к тому, чтобы оформить инвалидность юридически. Нужна
трудовая книжка, целый ряд документов, которые я, находясь в заключении,
могу получить только через своё тюремное начальство. В результате эта
волынка тянется уже несколько месяцев, и конца-краю ей не видать.
– Речь идёт о серьёзных повреждениях?
– Межпозвонковые диски повреждены, и это позволяет оформлять инвалидность.
– За что вас избили?
–
То была смешная история. По большому счёту поводом стало то, что я,
отбывая срок по 282-й статье «за разжигание межнациональной розни»,
вступился за азербайджанца. Когда я заехал в карантин на Борисову гриву,
я увидел, что в первый же вечер «активисты» отволокли его в уголок,
который не просматривается камерами, и начали мутузить. Он за них
отказался пол мыть, ну и – понеслось… Я его у них отбил, и они не стали
со мной связываться.
– Почему?
– Вероятно, потому что
«русских экстремистов» начальство изначально сильно опасается. Всюду,
куда я приезжал, перед этим собирали «актив». «Актив» – это то, что
раньше называлось «суки», или «козлы». Их собирали, говорили, что едет
такой страшный экстремист – «Смотрите, чтоб не дай Бог, никто с ним не общался». Потом собирали зэков – тоже предупреждали, инструктировали.
Иногда
очень смешно получалось. Меня в апреле 2011 года везли в Борисову гриву
через обуховскую пересылку. Я в пересылке этой сидел в одной камере с
молодым парнишкой. Он только-только с малолетки. Сел по 161-й статье, за
грабёж. Зовут Миха. Мы с ним сидели там по-дружески, я с ним чаем
делился, разговаривали «за жисть». И вот я приезжаю в Борисову Гриву. — и
мне навстречу идет этот Миха. Я ему говорю: «Миха, завствуй!» Молчит. Я: «Миха!» Он остановился. «Здравствуй!» А он вдруг повернулся — и бегом от меня! А оказывается, их всех собрали и сказали: «Скоро
приедет страшный русский экстремист. Злобный и коварный. Чтоб ни в коем
случае никто с ним не общался! Смотрите: ни-ни-ни-ни-ни!»
Поэтому
и козлы в карантине со мной связываться не стали. Но начальству,
естественно, настучали. На следующий день в карантин пришли
представители администрации, всех построили и начали у этого
азербайджанца выяснять: «Кто тебя бил?» А обычно это выясняется таким аккуратненьким способом под ребра: «А что произошло? Тебя так били? Или так? Кто видел, что тебя били?»
Я сказал, что я видел. В итоге, видимо, «хозяину» – то есть начальнику
зоны – об этом доложили, и он решил, что такого наглого кадра нужно
срочно поставить на место, иначе будет напряжённо. Таким образом, сидя
по 282-й статье, я пострадал за дружбу народов.
Азер этот – Супхан
Нагиев его зовут – потом сбежал. И его, по-моему, до сих пор не нашли. Я
видел, когда меня на суд возили: висят его цветные фотографии и
написано: «Сбежал особо опасный преступник». Ну, смех и грех! Он на
самом деле – торговец. Он торговал корюшкой всю жизнь. И был у него один
постоянный покупатель, с которым хорошие отношения наладились.
Покупатель тот оказался милицейским генералом, ни больше, ни меньше. Так
он как-то в порыве гуманизма свою визитку Супхану дал и говорит: «На, Супхан, если вдруг будут какие-то проблемы там со стороны наших ментов — звони, и мы все разрулим». Ну, Супхан эту визиточку взял и сохранил.
А через некоторое время пришли к нему злые менты и сказали: «Слушай, с тебя за торговое место – 14 тысяч! » Он говорит: «Как так! Какие еще 14 тысяч?» То есть он понимает, что для того, чтобы торговать, нужно взятку дать. Но взятку нужно давать один раз, а не два раза. «Как так? Мой брат платил уже вашему начальству!» Те говорят: «Не знаем про начальство ничего. Нам плати 14 тысяч, и все» — «Не дам!»
Ну они эту корюшку ему на асфальт вывалили, хвать его – и отвезли в
отделение к себе. Подержали в отделении какое-то время, 3-4 часа, потом
выгнали и сказали: «Ну вот, так будет каждый день, пока ты деньги не заплатишь!»
А
Супхан взял визиточку, которую ему дал тот генерал мусорской, позвонил
ему – и рассказал всю историю. Генерал возмутился, говорит: «Не дам обижать азера, который меня корюшкой снабжает!»
И прислал в отделение милиции, где Супхана прессовали, каких-то
проверяющих. Они приехали – а там менты все, естественно, пьяные. Ну и
получили по шапке: кого уволили, кого перевели в другое место, кого
понизили в должности и т.д. А Супхан продолжает героически торговать
своей корюшкой, уверенный, что справедливость восторжествовала, что всё
хорошо, всё замечательно.
Проходит после этого… я уж не помню, он
мне рассказывал… год, что ли, проходит после этого, и он себе идёт
спокойно, как честный гражданин, идёт – и около станции метро встречает
наряд ментовский. А в этом наряде как раз те самые «героические» мусора,
которые из-за него пострадали.
— Униженные, так сказать…
— Ну, да. Они ему и говорят: «О-о-о, дорогой! Да ты ведь только что украл кошелёк!»
Хвать его под микитки — и, как Жеглов Кирпичу, суют, не долго думая,
кошелёк в карман! И всё — 158-я, часть вторая: «кража с отягчающими»! И
получает Супхан два года. Приезжает сперва в Кресты, а потом в Борисову
Гриву, где мы, собственно, с ним и встретились…

–
А как у Вас, у русского патриота, националиста, вообще в заключении
складывались отношения с нацменами? Их много в местах лишения свободы?
– Много, конечно. Но у меня с ними, как правило, складывались ровные отношения. Я им всегда говорил в глаза: «Ребята,
вы все прозрачные. Если у русского человека ещё есть какая-то
загадочность в душе, т.е. непонятно, что он будет делать в той или иной
ситуации, то с вами всё предельно просто. Вы заезжаете на зону и первым
делом начинаете жалом водить: где сила, у кого власть? Если она в левом
углу — значит, вы будете в левом углу кучковаться, если сила в правом —
значит, в правом. Если зона «красная» — значит, вы будете с ментами
дружить, если зона «чёрная» — значит, будете под блатными ходить». Это, конечно, грубовато, но смысл именно такой.
Жителям
Кавказа и Средней Азии несвойственна нравственная проблематика, так
сказать, страдания русской души: а правильно ли я поступил, а честно ли
это, по совести ли это? Им свойственна прагматичность: «Где сегодня сила? Где выгода? Сила сегодня здесь. Выгодно быть здесь. Значит, я буду тут».
– И как они реагировали на ваши слова?
–
Морщатся, конечно, когда им об этом напоминаешь, но поскольку я это
говорю, не желая обидеть или оскорбить, а просто констатируя факты, да и
сами они понимают, что я прав… Морщатся-морщатся, но уважают… Вообще
говоря, зэки на зонах прекрасно национальную проблематику понимают. И
никакой толерантности там не присутствует. Это просто неправильно — «не
по понятиям». Там если ты еврей, то еврей, если цыган, то цыган, если ты
русский, то русский, если азербайджанец, то азербайджанец, и все
прекрасно понимают, что твоя национальность является важнейшей
характеристикой твоей жизни, важнейшей характеристикой твоего положения.
Если
даже говорить о блатных понятиях, то это и там присутствует. Например,
«по понятиям» цыган или нохч (т.е. чечен, ингуш) не может быть вором.
Просто по национальной принадлежности. Если ты чечен, то как бы ты ни
был авторитетен, как бы ни был уважаем, какие бы за тобой «героические»
деяния в твоей области ни числились, — вором тебе не быть. «Шапку» не
получишь. Короновать тебя не будут.
— Почему так?
—
Ну, я думаю, это связано с тем, что криминальная жизнь – достаточно
напряжённая и требует серьёзных волевых качеств, серьёзных
организационных способностей от тех людей, которые по этому пути идут. А
опыт свидетельствует, что, скажем, чеченец… он может быть весьма
достойным человеком во всех отношениях, но никогда не сможет
беспристрастно рассудить, если в ситуации замешан какой-то его
соплеменник или родственник. Это невозможно. А настоящий вор должен быть
беспристрастен. Впрочем, классические воровские понятия сейчас сильно
размыты…
— Это влияет на саму обстановку?
— Влияет,
конечно. Но с точки зрения межнациональных отношений, главное – разность
менталитета. Менталитет какого-нибудь кабардинца, или еврея, и
менталитет рязанского паренька, он всё-таки разный, как ни крути. Иногда
это приводит и к комическим ситуациям. Например, когда я в Княжево
сидел, я оказался в няньках у настоящего курда.
— А откуда взялся курд в российской тююрьме?
—
Его звали Джалали Сабах Али. И он сидел за незаконное пересечение
российской границы. Сперва никто и не знал, что он курд. А потом он
перестал выходить на построения. Спрашивают: чего не выходит? А он,
оказывается, лежит: пять дней не ел. Начинают разбираться. Почему не ел?
Выясняется: был один-единственный человек, который мог с ним общаться,
узбек. На фарси они с ним разговаривали. Но поскольку узбек мусульманин,
а Джалали Сабах Али зороастриец, огнепоклонник, то они в религиозной
области не сошлись. В богословской тематике, так сказать, разошлись во
мнениях и перестали друг с другом разговаривать. И не осталось никого,
кто мог с этим курдом общаться.
Его пытаются спросить: что такое,
почему ты лежишь, не встаёшь, почему не ешь? Но как спросить, непонятно.
Выгнали его на построение. На улице минус двадцать, а он даже без
ватника. Я случайно рядом оказался, и по-английски его спросил — думаю,
может быть, поймёт? И оказалось, что он достаточно хорошо по-английски
говорит. В результате меня начальство местное на зоне попросило за этим
курдом последить, чтобы с ним ничего не случилось.
– Вот как? Такое заботливое начальство?
–
Они скандала боялись. Сам этот курд из Ирака. Но не из Северного Ирака,
где в основном курды живут, а из Южного. Там где-то в районе Басры есть
курдские общины. И он лет двадцать назад оттуда – в результате какой-то
местной резни – бежал в Иран. Потом там тоже началась какая-то
межплеменная война, и из Ирана он уже по программе ООН для беженцев
попал в Индонезию. Из Индонезии, опять же по программе ООН, его
переместили почему-то… в Норвегию. Потом он жил в Швеции, в Финляндии, а
в конце концов решил: «Что я, собственно говоря, мотаюсь по всему миру, вернусь-ка я на родину».
А как можно из Швеции вернуться в Ирак кратчайшим путём? Через Россию,
конечно! И вот он пошёл. Пешком. Никакого гражданства у него нет,
паспорта нет, есть только какая-то бумага, что он по программе беженцев
проживал в Норвегии, и всё.
Его в Выборге арестовали за незаконное
пересечение границы и посадили. Он довольно долго даже не верил, что он
в России. Говорил мне: «Я знаю, арестовали меня в России, в Выборге. Но потом вывезли. Это не Россия». Я говорю: «Почему не Россия-то?» «А я, — говорит, — посчитал: вот здесь солнце восходит, здесь заходит, то, сё, широта, склонение…» Долго мне его пришлось убеждать его, что он в российской тюрьме сидит…
Так
вот, у него при аресте было изъято довольно много ценностей: около двух
тысяч долларов, двести швейцарских франков, фамильный серебряный
перстень с рубином… А поскольку операция проводилась совместно –
финскими полицейскими и нашими ментами – нашим пришлось составить
официальный протокол. Так бы они, естественно, все его деньги по
карманам распихали, но при финнах постеснялись. И у Джалали Сабах Али на
руках осталась копия протокола, что у него доблестной российской
милицией изъято «20 банкнот по 100 долларов, 200 швейцарских франков» и всякие прочие вещи.
Встаёт
вопрос: ему скоро освобождаться, надо всё возвращать, а где взять? В
лучшем случае это всё там, в Выборге. Если вообще ещё цело. Ну,
начальство меня попросило как-то урегулировать этот вопрос. И ведь
урегулировали! Я с ним побеседовал и начальству объяснил, что если курду
денег не вернут, он сразу после освобождения поедет в Питер, в
норвежское консульство, и устроит там международный скандал. И
представьте себе, ценности нашлись! Правда, не сразу.
В общем, был я этому курду родной матерью, как Малыш Карлсону. Я оперу потом говорю: «Гражданин
начальник, оцените юмор ситуации: я сижу по второй части 282-й статьи.
По второй! Разжигание, да ещё с отягчающими. И вот я, как Малыш за
Карлсоном, не щадя живота своего хожу за курдом...» А он мне: «Всё-всё, не говори ничего больше. Понимаю. Да. Смешно».

— То есть вы стали специалистом, можно сказать, по межнациональным отношениям на зоне…
—
Да не был я никаким специалистом! Просто надо всегда оставаться
человеком и поступать по совести. Таджик один, старшина туберкулёзников –
в Княжево есть специальное отделение для больных туберкулёзом, с
отдельной кухней – мне таджикский плов специально готовил в
благодарность за то, что я ему помог документы для УДО собрать. С
узбеками общался. Узбеки народ торговый, так или иначе с деньгами
всегда. Приходил ко мне один, Алишер, и говорит: «Константин Юрьевич, никому не верю — тебе верю. Возьми деньги! Меня на этап ставят. Я боюсь, что на этапе отожмут у меня деньги». А мы, поселковые, имеем право пользоваться деньгами. И вот он говорит: «Боюсь,
что на этапе отлетят у меня эти денежки, давай я их тебе отдам. А потом
моя подруга твоей жене позвонит, а ты жене денежки на свиданке отдашь, и
она потом моей подруге отдаст, а та потом мне отдаст».
С
евреями я тоже на зоне интересный опыт получил. В Борисовой Гриве сидел
со мной Марк Коростошевский. Его родители вывезли из Советского Союза,
когда он был совсем маленький, в Израиль. И он там, в Израиле, учился в
ешиве хасидской, такой ортодоксальной иудейской школе. Правда, в
результате этого обучения религиозный аспект жизни как-то просвистел
совершенно мимо него. По-моему, я про иудаизм знал больше, чем он. Потом
он служил в израильской армии, причём в боевых частях. Потом понял, что
на исторической родине ему не очень комфортно, и вернулся в Россию.
Здесь женился, у него родился ребенок, но гражданство российское
восстановить не успел. И угодил в ДТП со смертельным исходом, сбил
человека. Так и попал в тюрьму.
Мы с ним много беседовали. В
тюрьме все скучены на одном пятачке, деваться некуда – разговоры
длинные… Ну, где бы я ещё получил из первых рук информацию о том, как
обучают в ешиве, как устроен быт израильского солдата. Причём, я не
скрывал, за что я сижу, он прекрасно это знал. Шутили по этому поводу. Я
говорю: «Марик, ты мне, как старому и закоренелому антисемиту,
расскажи про это и про то… Я же должен повышать свой уровень, так
сказать, квалификации»…
В общем, вывод из своего общения с
нацменами на зоне я сделал такой: если убрать давление антирусской
власти, убрать эту бредовую «толерантность», то межнациональные
отношения быстро гармонизируются, приходят в норму. Потому что если на
них извне ничто не давит, то сама жизнь быстро всё расставляет по
местам… Конечно, возможны конфликты, недоразумения, но они при желании
легко решаются.
Бог даровал русскому человеку уникальную
способность — чувствовать, понимать всех и со всеми поддерживать добрые
отношения в рамках взаимного уважения. Но только это уважение
обязательно должно быть взаимным! Необходимым условием такого уважения
является признание того факта, что Россия – государство русского народа,
что русский человек здесь главный. Не потому главный, что он большой
начальник и в чёрной волге ездит, а потому, что подвигами, слезами и
кровью десятков поколений его славных предков была создана эта великая
страна. Если признать этот очевидный и фундаментальный факт, тогда все
межнациональные проблемы будут решаться очень быстро.
— Их просто не будет.
—
Ну, так, чтоб не было совсем проблем, такого не бывает. Всегда какие-то
проблемы будут возникать. Но это будут проблемы, которые можно быстро и
мирно решить. А в современной «дерьмократической» России национальные
проблемы не имеют решения. Точнее говоря, они решаются только с
«Калашниковым» в руках. Ответом на антирусский беспредел становятся
Кондопога и Манежка, когда русский ОМОН вынужден защищать нацменов от
русской же разъярённой толпы. А если бы власть у нас была нормальная,
русская – не в том смысле, что она должна русскому человеку какие-то
выгоды давать, какие-то преимущества по сравнению с другими
обеспечивать, а в том смысле, что эта власть была бы озабочена в первую
очередь нуждами и интересами русского народа – если бы это произошло, то
такие проблемы легко решались бы.

– Даёт ли тюремный опыт духовную проекцию? Закаляет ли тюрьма дух?
– Кого-то тюрьма закаляет, кого-то ломает. В целом, тюрьма – это очень серьёзный опыт. Есть классический афоризм: «Каждый мужчина должен родить ребёнка, посадить дерево и построить дом».
Я бы сказал, что это программа-минимум. А для того, чтобы познать
полноту жизни, необходимо ещё два пункта: каждый мужчина должен ещё
повоевать и посидеть в тюрьме. У меня к 50-ти годам из этих пяти пунктов
было реализовано четыре. С домом, деревом и сыном у меня давно всё в
порядке. Повоевать я успел в советские времена, еще в 1983-м году меня
родное государство наградило медалью «За боевые заслуги». Так что
отсутствовал только один пункт: тюрьма. Теперь я эту графу успешно
закрыл и можно считать, что жизненная программа выполнена.
А если
говорить серьёзно, то любая критическая ситуация проверяет человека на
прочность. Если человек честен перед самим собой, перед Богом и людьми,
если старается жить по совести, то тюрьма даёт ему драгоценнейший опыт,
делает его искусным в преодолении скорбей и бед, в противостоянии
жизненным сложностям.
Для верующего человека тюрьма – это
благодатный опыт милосердия Божия, опыт Небесной помощи, заступления и
спасения. Потому что, если не Господь Бог, то никто! Если Бог поможет,
то ты и в тюрьме будешь жить, как в раю. Если же ты без Бога в душе, то
можешь и на золотых блюдах есть, а чувствовать себя, как в аду на
сковородке.
Поэтому я бы свой тюремный опыт сформулировал так:
русские люди – не бойтесь ничего! Не бойтесь вы этой наглой русофобской
сволочи, не бойтесь их угроз, всех этих вражьих либеральных воплей,
бесовских сценариев, наветов. Если с нами Бог, то кто против нас? Если
мы не струсим, останемся верными Господу Богу, своему промыслительному
долгу, не предадим свою веру, Родину, свой народ, то уж Господь Бог
никогда не предаст нас и не отступит от нас.
На своей земле нам
нечего бояться. Это наша страна, наше государство! Все эти разномастные
оккупанты владеют нами сегодня вовсе не потому, что они очень сильные,
но потому, что мы – слабые. Слабые духом, верой, волей к победе. Нам не
хватает исконной русской жертвенности, самоотверженности, готовности
идти на смерть за родные святыни. Мы сами даём нашим врагам возможность
властвовать над нами своим эгоизмом, себялюбием, духовной ленью. Если бы
мы покаялись и исправились, то в кратчайшие сроки с помощью Божией даже
запаха бы этой богоборческой русофобской нечисти на Руси не осталось!
–
Константин Юрьевич, еще вчера вы были непримиримым борцом с режимом.
Если судить по вашим последним высказываниям, то ваше отношение к власти
изменилось. В чём причина такой эволюции?
– Я не был «борцом с
режимом». Я был и всегда буду борцом с врагами Господа моего Иисуса
Христа и моего родного русского народа. Это главное, а «режим» – дело
десятое… Тут важно помнить, что российское государство – это дар Божий,
который дарован русскому народу для того, чтобы он мог достойно нести
своё промыслительное мессианское служение. Государство это было создано
на протяжении веков слезами, потом и кровью десятков поколений наших
великих и славных предков. Сегодня мы его потеряли, и должны вернуть
назад. Вот и вся моя политическая премудрость.
На протяжении
долгих десятилетий русское государство находилось в руках ярых
ненавистников и гонителей русского народа. Сейчас, на мой взгляд,
появились некоторые слабые признаки того, что курс меняется. У русских
патриотов появилась возможность изъять государственный механизм из рук
тех, кто употреблял его во вред нашему народу. Эта трансформация режима
пока очень робкая и неумелая – процесс ведь только начинается.
Происходит это не потому, что «наверху» вдруг спохватились, дескать, «Ах, Боже мой, какие мы были мерзавцы и как нам стыдно, что мы так безобразно поступали с русскими!».
Конечно, нет. В Кремле сидят прагматики, чтобы не сказать циники, и
есть целый комплекс внутренних и внешних причин, который к этому
изменению их подталкивает.
Во-первых, им стало очевидно, что в
рамках старого либерально-русофобского сценария страной уже просто
невозможно управлять. В рамках этого стереотипа, который требует
подавления всего патриотического, всего русского, всего
неподконтрольного «креативной» либеральной тусовке, страной управлять
сейчас нельзя, это путь в пропасть.
Внешний фактор, на мой взгляд,
заключается в том, что давление на Россию извне постоянно растёт. Мир
балансирует на грани большой войны – это уже очевидно для любого
внимательного наблюдателя. Мы стоим накануне грандиозных глобальных
катаклизмов. Возьмите любой регион – будь то Европа или Ближний Восток –
он насквозь пропитан ненавистью межнациональных, межрелигиозных,
социальных конфликтов и противоречий. Сегодня весь мир – большая
пороховая бочка.
В этой ситуации любая российская власть,
независимо от персоналий, которые сидят в Кремле, должна будет решить
непростую задачу: как выжить? Что касается лично Путина, то у него перед
глазами есть пример Милошевича, Хусейна, Каддафи. Я думаю, что
повторять их судьбу ему никак не хочется. Приходится задуматься: в
случае серьёзного конфликта, если Россия встанет лицом к лицу с большой
войной, кто будет защищать страну? Джигиты Кадырова будут защищать
Кремль? Нет, конечно, это сможет сделать только и исключительно русский
народ!
Поэтому, чем сложнее будет международная обстановка – тем
большую важность для Кремля будет приобретать «русский вопрос» и тем
больше будет аргументов в пользу того, чтобы изменить прежний
антирусский курс и дать возможность русским хоть немного прийти в себя
после безумного либерально-демократического погрома последних 20-ти лет.

Но любое движение Кремля в этом направлении встречает ожесточённое
сопротивление либерально-богоборческой, русофобской части современной
политической «элиты» внутри России. И политический класс, и
информационная элита, и прослойка наших экономически наиболее успешных
граждан вопиюще деформированы. Русский народ на собственной земле
сегодня является народом угнетённым, второсортным.
Последние 10-12
лет нами управляли откровенные русофобы с помощью двух рычагов:
«останкинской иглы» и нефтяной трубы. Дальше это уже невозможно.
Народное недовольство зреет и начинает обретать новое качество, его уже
невозможно сдержать старыми методами.
Однако переход Кремля на
патриотические позиции будет означать полный провал попыток мировой
закулисы взять под контроль развитие российской государственности.
Отсюда и оранжевое беснование болотных революционеров, и антипутинская
истерика на Западе. Все их вопли нацелены на то, чтобы не дать этой
благодатной перемене свершиться. На то, чтобы оседлать колоссальную,
бурлящую в народных недрах энергию русского протеста и обрушить её в
катастрофическое русло новой русской смуты. В конечном итоге им не Путин
важен, поверьте. Их не устраивает Россия как таковая, для них
невыносимо само существование русского народа и его государства.
В
такой ситуации, на мой взгляд, для русских патриотов не может быть
большей ошибки, как поддержать это вражье беснование, купившись на их
кликушество о «грядущем тоталитаризме», «полицейском государстве» и
«антинародном режиме». Лозунг должен быть один: «Никакой поддержки либеральной оппозиции, нигде, ни в чём, никогда, ни на йоту!».
Что бы либералы ни говорили, в какие бы ни рядились маски, какие бы
лозунги ни выдвигали, в уме у них единственная цель – разрушение России и
уничтожение русского народа, как таковых. И если сейчас Кремль, Путин
лично – заинтересованы в том, чтобы сдержать этот адский напор, им надо,
безусловно, помочь. Надо воспользоваться моментом для усиления нашего
влияния на государственный механизм современной России. Тем более, что
некоторые обнадёживающие симптомы уже есть.
Программа
перевооружения армии на 20 трлн. рублей – это разве плохо? Закон «О
некоммерческих объединениях», который обязывает каждого продажного
правозащитника приклеить себе на лоб клеймо о том, что он иностранный
агент – разве плохо? Начавшаяся борьба с обнаглевшими гастарбайтерами –
плохо?
Нужно убрать из наших отношений с Путиным все личностные
моменты, отложить в сторону все былые обиды. Надо подойти к проблеме с
точки зрения интересов России и русского народа. И если где-то возможно
сотрудничество русских патриотов с нынешним режимом, то это
сотрудничество обязательно надо реализовать, потому что оно пойдёт на
пользу стране! Ну, а там, где сотрудничество невозможно, где этот режим
продолжает свой разрушительный антирусский курс, безусловно, его нужно
громогласно обличать, противостоять и протестовать.
– В связи с
такой точкой зрения некоторые «непримиримые антипутинисты» обвиняют вас
в соглашательстве. Что можете ответить на это?
– С некоторых
пор в определённой части патриотического движения борьба за русские
святыни, за возрождение русского величия, за духовное воскресение Святой
Руси подменяется какой-то исступлённой борьбой против «проклятого
Путина», испепеляющей личной ненавистью к нему. Такого рода «радикальным
антипутинистам» неважно, что написано в статье, какова реальная позиция
автора и его аргументы. Они жадно ищут ответа на главный вопрос: автор
«за» Путина или «против»? Если «против», то под этим соусом они готовы
проглотить любую фальшивку, любую ложь, любую провокацию, лишь бы она
была приправлена солидной порцией брани и проклятий в адрес ВВП. Если же
автор недостаточно враждебен к нынешнему президенту России, недобирает в
проклятьях и ругани в адрес «кровавого гэбиста», то никакие разумные
доводы не имеют значения: он – враг, мерзавец, лизоблюд и так далее по
списку…
То же, кстати, имеет место быть и в отношении патриарха
Кирилла. Если ты прихожанин Московской Патриархии, да ещё – не дай, не
приведи – пытаешься защитить её от несправедливых нападок… Всё, конец:
ты «предатель веры» и «губитель Православия». При этом основная масса
проклятий в адрес патриарха и президента на патриотических сайтах
Интернета как под копирку повторяет завывания и стоны пучеглазых
либерастов на их любимых Интернет-площадках…
Невольно складывается
впечатление, что такого рода «непримиримые критики» просто ничего
другого не умеют, кроме как по поводу и без повода ругать любую власть –
светскую ли, или церковную. А спросите у таких «непримиримых»: что они
сами-то сделали для Русского национально-освободительного движения?
Какие результаты своей суперпринципиальной деятельности они могут
предъявить людям, кроме бесконечной ругани на «патриотических» форумах и
язвительных комментариев к чужим статьям?
Когда прокуратура
закрывала газету «Русь Православная», когда спецназ с автоматами брал
штурмом видеостудию «Поле Куликово», когда я, избитый «Тайфуном»,
валялся в карцере в одиночке, а моего 14-летнего сына со сломанным носом
героические мусора пытались забрать у матери и упечь в детоприёмник «за
фашизм», где были эти «принципиальные» критики? Сидели по домам на
мягких диванах и печатали на своих компах под липовыми никами крутые
националистические посты о «страдальце Душенове»!
Ругмя ругали
Путина, но – как по команде – молчали о главном, о причине всех наших
бед: о страшном хазарском фашизме, о засилье талмудического воронья, о
еврейском нацизме, поработившем Россию. Ещё бы – за ругань в адрес
Путина ещё никого не посадили, а «за жидов» – милости просим, вот вам
282-я в чистом виде! А когда «страдалец» вдруг заговорил про Путина не
так, как они ожидали, «крутые» – не слезая со своих диванов – тут же
предали его анафеме, как «соглашателя» и «предателя идеалов»…
Думаю,
я имею полное право говорить о нынешнем режиме то, что считаю нужным.
Как ругать его, так и хвалить. Я это право приобрёл на зоне в штрафном
изоляторе, а не на «патриотических» фуршетах и не в президиумах
партийных съездов. И за «базар» свой всегда готов ответить. Ситуация
стара, как мир. Одни, защищая свои жизненные идеалы и религиозные
святыни, проливают кровь, а другие – чернила. И те, которые проливают
чернила, как правило, очень не любят тех, кто готов расписываться
кровью. Чернильные «писатели» пытаются компенсировать недостаток
мужества и воли показной непримиримостью, трескучим радикализмом
политических лозунгов и хлопушками громких фраз.
Это нормально. Так всегда было. Бог им судья. Он, в отличие от человеков, не на лица смотрит, а зрит прямо в сердце.
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных!

«Русская идея»