считал, что государство как форма национального обособления
интернациональным быть не может
публициста Л. И. Бородина — замечательный повод поговорить о его
консервативных предчувствиях.
жизни и его двусоставный, более чем одиннадцатилетний опыт советских
лагерей и тюрем.
Не сидевший, — как писал Л. И. Бородин, — по мере способности к воображению может представить… Но понять — никогда«.
понять его и пытался… правда, без большого успеха. Он был человеком
закрытым и периодически даже «чистил» свои архивы, чтобы его знали
только по его произведениям. «Пускай потом гадают, — говорил он, — что
было, а чего не было».
разница была столь велика, что не позволяла нам быть друзьями, но давала
возможность быть единомышленниками. О чем с благодарностью и
вспоминаю…
Он крестился в 1974 году, в том же году, в котором крестили и меня. Он
любил ходить в питерский Никольский Морской собор, вероятно, крестился
там же. В том же соборе крестили и меня.
Русские: Монархисты или республиканцы?
У каждого народа своя форма государственности и свои предпочтения в принципе власти
безосновательность, это объясняет мою встречу с ним в 1996 году, через
22 года, в журнале «Москва». Тогда я был приглашен подготовить к изданию
рукопись книги Л. А. Тихомирова «Религиозно-философские основы
истории». Так состоялась серия книг «Пути русского имперского сознания»,
выходившая в 1997-2008 годах.
самых разнообразных смыслах этого слова, человек. Хотя эта духовная
«живость» сочеталась у него с погруженностью в самого себя. Это
замечалось многими, и в одном интервью ему даже пришлось отвечать на
вопрос о «погруженности в себя».
Может быть, — сказал он, — это впечатление последних
лет. После второго моего срока. В молодости я был Лёха с гитарой: на
Братскую ГЭС приехал с гитарой, в Норильск — с гитарой. Я играл, пел,
был душой компании, любил общаться. Наложил свой отпечаток именно второй
срок — он был лишний. О первом я не только не жалею, я даже благодарен«.
человеком. И «возможно, главным источником выработки адреналина» для
него была та русофобия, которой были прошиты наши демократические годы.
Особо он выделял, конечно, радиостанцию «Эхо Москвы», которую, кажется, и
слушал только для того, чтобы подзарядиться своей же внутренней
энергией «русизма», возмутившись русофобской «ехидностью Бычковой«, «придурковатостью Ганапольского» и «еле уловимыми голосовыми приемчиками Юлии Латыниной«.
цельный человек-алмаз или, как он сам говорил о себе, «человек-догмат»,
всё существо которого жило идеей лично ему необходимого возрождения
России. Ради которого он не постоял бы ни за какой ценой в своей личной
жизни.
начала года (не помню какого) он потребовал, чтобы один из редакторов по
очереди, ежемесячно прочитывал весь номер журнала и потом разбирал его
на общем собрании редакции. Я был заведующим издательского отдела и
непосредственно к составлению номеров журнала не имел отношения, но он
настоял, чтобы и я принял в этом эксперименте участие. Как самый молодой
я оказался последним в этой очереди по разбору номеров. Раз в месяц, по
выходу очередного журнала, он всех выслушивал. Где-то через полгода
очередь дошла и до меня. Он выслушал, по-моему, с интересом, а потом,
как будто бы дождавшись того, чего хотел, взял и закрыл этот
эксперимент.
кабинет заставлял внутренне подтянуться вызываемого, и никак не
стимулировал лишний раз навязываться к нему на встречу.
Смена «политической веры»: Цена республиканского опыта от Керенского до Сталина
Цена, заплаченная русскими за республиканский опыт в XX столетии, столь велика, что стоила русским «полжизни»…
своими одиннадцатью годами лагерного зазеркалья, своей разнообразной и
часто перемещавшейся по стране жизнью от всей этой псевдокультуры
«шансона», «блатняка», «мата», «эстрады», «гогота», разлитого по
советскому и постсоветскому времени. Это было очень близко и вызывало
уважение. Он был по-своему эстет, но не эстетствующий человек. Его
взгляд на культуру был прагматичен, но догматичен и очень высок.
точки зрения, «с равной увлеченностью» имитировали «лояльность к власти и
конфронтацию с ней».
мужественное оттягивание тетивы тугого лука без стрелы, где звон
отпущенной тетивы заменял свист стрелы, ушедшей на поражение«…
Родины. Той Родины, которую разрушил большевизм своим желанием
«разрушить все до основания». В СССР «верноподданными старого мира»
остались лишь люди, которых советская власть вдолбила в Русскую
Православную Церковь, и в которой они сохраняли свой небольшевистский
образ. Научившись после многочисленных репрессий выживать, сохранять
свою веру и свой Русский мир, они сохраняли верность тому Русскому миру,
который, как град Китеж, временно растворился в их верующих душах.
мир, невидимый, но ощутимый для советских карательных органов. Это были
люди, пришедшие в этот белый Китеж-град через книги, через свою не
советскую человеческую сущность.
знакомства личного. Впервые я его увидел в какой-то передаче или,
точнее, в документальном фильме, где его образ и его речь произвели на
меня впечатление и запомнились.
настоящее, вполне ещё юношеское раздражение, когда он мог резко
раскритиковать мною написанное или запретить к выходу в продажу
напечатанную книгу Михаила Меньшикова «Письма к русской нации», снять
предисловие к книге Солоневича «Россия в концлагере» или выбирать между
моим текстом и текстом другого автора в качестве предисловия к работе
Болдырева «Правда большевистской России».
сразу после университета. Дал небывалую свободу в коллективе, где
работали люди 40-50- и 60-летние. Позволил делать серию «Пути русского
имперского сознания». Хотя изначально его мыслью было просто переиздать
журнал «Путь» Бердяева, по которому в молодости он хотел защитить
кандидатскую по философии.
как человека, ценят как писателя, отдают должное его воспоминаниям («Без
выбора»), скупо отзываются как о поэте и вообще не пишут о нём как о
публицисте.
часто делал это очень точно и ярко. В его собрании сочинений (2013)
публицистика отложилась в седьмом, последнем, томе.
жанр, и что ему приходилось заставлять себя это делать как главного
редактора.
Призрак бродит по России — призрак вторичной советизации
Во что продолжают верить наши коммунисты?
после написания которой его исключили из Иркутского университета. Далее
был переезд под Питер, членство во «Всероссийском социал-христианском
союзе освобождения народа», крупнейшей антисоветской организации 60-х
годов. Арест, первый шестилетний срок и по выходу продолжение
самиздатовской деятельности, вслед уже разгромленному журналу Осипова
«Вече».
Мы позволяли себе… погрезить неким далеким будущим, в котором слово «Россия» не
будет иметь никаких синонимов, мы представляли себе это слово щедро
разбросанным на карте евразийского материка, отказавшегося от
сатанинской задумки устроения на своих меридианах земного рая… образ
возрожденного Русского Православного Царства пребывал в наших душах. Как
всякий образ, он был прекрасен и стоил того, чтобы посвятить ему жизнь«,
отвергнутого Бородиным предложения эмигрировать посадить его в лагерь
еще на 15 лет, из которых он отсидел пять и был выпущен в 1987 году.
выстраданной. А потому он был резок с теми, кто считал Россию
«историческим недоразумением», и говорил, что с такими людьми у него «не может быть ничего общего«.
одновременно был способен и на отстраненный логический анализ,
осмысление и предмета любви, и своего чувства.
государственности доказывало одновременно и её вненациональность, то
есть нерусскость, и невозможность долгого существования такого
образования, не имеющего никакой почвы, кроме утопическо-идейной.
Мы — интереснейший народ в истории человечества, что «с нами не соскучишься» и нас не проигнорируешь, — это ещё византийцы понимали«.
искреннее отношение к жизни, что часто может объяснять и наши
политические срывы: «Обычному ребенку, к примеру, свойственно
задавать вопрос: «Что это?». Ему отвечают: «Это нечто». Он запоминает. А
другой… Ему говорят: «Это розетка». Он кричит: «Почему?» И тут же
суёт в неё пальцы. Вот это мы!.. «Что? Социализм?! — взвизгивает русский
мальчик. — Да как мы после этого смеем кушать три раза в день!»,
срывает с младшей сестренки розовый передник, нацепляет на отцовскую
трость и с развевающимися волосами выскакивает на улицу…«.
пожалуй, самым строгим современным критиком социализма и советского
периода. Он выступал на борьбу с этими идеями и никогда не боролся с
самими носителями этой идеологии.
Социалистическая идея как мечта о всечеловеческом братстве не
имеет иного происхождения, кроме как из ощущения сиротства — прямого
следствия атеизма… Пусть, как оказывается, у нас не было и нет одного
общего Отца, но тем не менее останемся же братьями и возлюбим друг друга
пуще прежнего, как брат брата! Не будучи сыновьями, будем братьями?»
Бога и предлагал взамен псевдобратство во имя некоей «справедливости» и
утопического «социального рая на земле». И здесь очень точно.
Отказавшись от сыновства во Христе, невозможно стать и братьями. Это и
есть трагедия социализма, отказавшегося от верующего союза с Богом и
пытающегося образовать интернациональное братство между людьми на
«пустом месте» социальных отношений.
Социализм есть форма активного отрицания религиозного
мировоззрения… Социалист потому не может не быть атеистом в
христианском понимании теизма… Социалистическое мировоззрение в целом
есть трагедия индивидуального сознания, утратившего язык общения с
высшими истинами или «не дотянувшегося» до них».
может. И все ссылки на первых христиан как на якобы живших в
коммунистических общинах — это внеисторическая ложь.
социальные перспективы. И уж тем более идея социальной борьбы —
краеугольный камень социализма — была принципиально чужда христианам
апостольских времен«.
Объявив войну Православию, коммунисты пытались прервать,
перекрыть источник культурного созидания, и это удалось им лишь
частично, поскольку, будучи людьми идеи, а не веры, не могли они
предполагать и учесть фактор «долговременности» действия первоисточника«.
человека, они эту труднейшую проблему решили блестяще, исключительно
верно расставив основные вехи: 1) разгром и дискредитация определенных
национальных сословий, 2) погром цементирующей национальной идеологии,
взращённой в недрах Православия, 3) тотальная ревизия истории народа«.
Близки ли учения христианства и социализма между собой?
В последние годы часто можно услышать бодрые, оптимистические утверждения, что Христианство и Социализм идеи…
разговоров за социализм и за советскую власть. И как говорил, эти
разговоры почти всегда сводились к сентенциям о том, что, мол, советскую
власть нельзя «зачеркивать», что советские достижения нельзя
«перечеркивать», а советский период нельзя «вычеркивать».
параметрах добра и зла — не только можно, но с нравственной оценки,
собственно, и начинается историк как таковой, оценкой исторического
факта он отличается от хроникера и бытописателя«.
важнейшим вопросом для современного русского общества. И особенно
настаивал на поиске ответа на вопрос о характере «логической связи социалистической революции с предшествующими этапами русской истории«. Ответ на который, по его мнению, только и давал возможность перейти к определению «ценности тех или иных социалистических завоеваний и, соответственно, о пользе или вреде «зачеркиваний» и «перечеркиваний» их«.
вопросов. Если не дать оценки советскому периоду, то никак невозможно и
говорить обо всех этих «ценностях» или «потерях», о воссоединении
советского и несоветского и т. д.
если Бога нет, то коммунизм прав. Но парадокс в том, что если
Бога нет, то прав и гуманизм-либерализм, и соревнование этих двух
безбожных правд было главным содержанием прошедшего XX века«.
идеологий XX века должны в XXI столетии заново выяснять, кто из них
сильнее. Если же Бог есть, то неправы и коммунизм, и либерализм, и
национал-социализм, и демократия, и республика, и гуманизм в целом,
ставящие одинаково человека мерой всех вещей вместо Творца.
кресел в демократические, «странная органичность» этого процесса
наводила Бородина на мысль «о подозрительном корневом родстве
социалистическо-интернационалистической модели культуры с нынешнем
буйством пошлости и откровенного сатанизма«.
все аморальны. И все они используют насилие в достижении своих целей.
Бородин даже считал, что «насилие — вообще единственное средство построения прокоммунистической социальности» и что «коммунизм может существовать только в тоталитарной форме«.
том, что марксистские вожди возродили в СССР государственную традицию
Империи.
«слабом звене» среди буржуазных государств, далее верили в концепцию
Троцкого о «перманентной революции». Сталин же в свою очередь занимался
всю жизнь как последовательный ленинец построением «могущественного форпоста будущих пролетарских революций… а вовсе не восстановлением империи, как утверждают сталинисты«.
Долгие годы, — писал он, — у советского человека
нормальные патриотические чувства были заменены политическим
патриотизмом: не за Родину, а за нашу советскую Родину; не за власть
государственную, а за нашу советскую власть… Эта подмена понятий
велась и путем отстрела, и путем насилия, и путем пропаганды. В итоге…
когда… этот соцпатриотизм рухнул, а другой был уже выкорчеван… мы
получили громадную плеяду людей, которых мы сегодня называем демократами«.
с Прохановым говорят, что у нас была не просто великая держава, а
настоящая цивилизация. Принципиально не согласен: цивилизация за
семьдесят лет не вызревает, это понятие исторически более масштабное…«
верхнем этаже коммунистической власти произошла мутация вождей…
обожравшись своего марксизма, вместе с марксизмом выблевали они затем и
остатки государственного разума и пустились во все тяжкие на радость и
потеху «всего прогрессивного человечества»«.
Представьте, — продолжал он, — что некто строит здание,
но в качестве раствора использует пластиковую взрывчатку. Здание может
получиться величественное снаружи, вполне уютное внутри. Но малейшая
детонация — и развалины. Роль пластиковой взрывчатки, в частности,
выполнила идея национального самоопределения народов. Советское
государство в целом было построено на гнилом цементе — на гнилой идее«.
мыслью Валентина Распутина, что коммунизм в России из чуждой народу
наднациональной силы постепенно трансформировался, обрел черты, вполне
соответствующие характеру нашего народа. Он считал, что дело обстояло
совершенно в противоположном смысле:
система не «подстроилась» под наш национальный характер, а,
наоборот, изготовила подходящего для себя человека, отстреляв
необходимое количество людей, преобразовав остальных в нужное ей
население. Периодически использовались национальные лозунги — перед
войной и во время неё. Но верхушке ничего иного не оставалось, если она
хотела спасти свою власть«.
По логике обвинителей, — писал с юмором Бородин, —
разрушителем являлся всякий, кто в той или иной степени критиковал
режим, имея при этом доступ к аудитории, и это, в первую очередь,
писатели. «Западники» критиковали за отсутствие
интеллектуальной свободы, то есть работали на интеллигенцию;
«деревенщики» разоблачали преступления власти против крестьянства,
религии, народа в целом, то есть работали на народ. КГБ вместо того,
чтобы бдить и сажать, либеральничал, чем объективно способствовал
«разрушителям». Неповинны в «разрушении», по этой логике, только стукачи, хотя и они наверняка рассказывали анекдоты о вождях, внедряя нигилизм и политический цинизм в своих микроаудиториях«.
Либерализм есть антихристианское понимание мира, это самый
изощрённый и жестокий соблазн человечества. Именно либерализм как способ
миропонимания — подлинная антитеза христианству«.
Монархия — идеал правильного государства
Монархия была воспитана, выкована в русской истории как «власть правды», как идеал правильного православного…
консервативно. Он сам именовал себя «человек-догмат» и полагался более
на определенные табу, чем на свободы.
консерватизме для него было Православие. А без него и сам консерватизм
для него был системой, приводящей к «очередным уродствам».
время переходить из одного состояния в другое, он крепко надеялся на
возможность возрождения Монархии как русского будущего.
характерна прежде всего готовность взять на себя ответственность
за средства действия. Знать, чего хочешь, и иметь смелость взять на себя
ответственность — вот главное в характере человека-диктатора…
и… «тот» ещё появится. И непременно. И скоро. Кредит демократии на
исходе…«.
Смысл, который для него был сродни биологическим законам природы.
вокруг себя все живое — и растительность, и птиц, и зверей, и
насекомых. Появится вместо него сосна — и флора, и фауна коренным
образом изменятся«.
органичный мир других народов, особого быта, формируется государство,
психотипическое общественное поведение, культурно-языковое поле русского
языка и т. д. Будет другой народ средообразующим, евразийское
пространство будет окрашено в совершенно другие цивилизационные тона.
им с «явлением хозяина», правителя-диктатора, человека дерзкого,
способного «всколыхнуть прежде всего русское население страны«.
Не знающий КАК, — писал он, — и пребывающий в отчаянии
от собственного бессилия, сам я с типичным интеллигентским трепетом
предчувствую миг, когда скажу себе тихо, но в унисон с массами: да будет
так! Пусть придет дерзкий и возьмет за шиворот«.
ужесточения режима — такова единственно возможная логика строящегося
государства«.
может выражаться не в сопротивлении процессу возрождения государства, но
в максимальной активности политического класса, понимающего
необходимость и неизбежность возрождения, с одной стороны, и
мужественной готовности к активному вмешательству в этот процесс на
исключительно гуманитарной основе, ибо всякая иная основа политической
активности при определенных обстоятельствах способна снова ввергнуть нас
в состояние смуты, каковую нам уже едва ли удастся пережить«.
