Москва, 9 декабря – Наша Держава. После прорубания Петром I «окна в Европу» патриархальное
русское дворянство, привыкшее жить в рамках традиционной культуры,
столкнулось с болезненным преобразованием старинных устоев. Поначалу
европеизация вызывала в обществе отторжение, которое очень скоро
переросло в чрезмерное пристрастие…
С этого момента начался
активный процесс разделения русской культуры на народно-традиционную,
которой придерживалось закрепощенное крестьянство, и западно-светскую,
коей восторгалась аристократия, начавшая стесняться своих национальных
корней.
Причины стыда
Желая показать
свою причастность и приверженность европейской цивилизации, высшие слои
общества стремительно перенимали внешний лоск европейской жизни,
открещиваясь от самобытного наследия предков, казавшимся им на новом
фоне варварским и непросвещенным.
Размышляя над фактором быстрого
изменения фасадной стороны жизни дворянства, Достоевский полагал
следующее: «…мы все стыдимся самих себя… Все это из самого полного
внутреннего убеждения, что собственное лицо у каждого русского —
непременно ничтожное и комическое… а что если он возьмет французское
лицо, английское, одним словом, не свое лицо, то выйдет нечто гораздо
почтеннее, и что под этим видом его никак не узнают».
Истоки
русской ксенофилии, иными словами, любви ко всему иностранному, берут
начало из отрицания привлекательности собственной культуры и
превознесения достижений нации-идола, на которую ксенофилы смотрят с
трепетом и благоговением.
Стремясь стать похожим на своего кумира,
чтобы ему оказывали аналогичные почести и не упрекали в его отсталости,
русская аристократия с азартом ударилась в германоманию, которую позже
сменили галломания и англомания.
Германомания
Моду
на германоманию ввел Петр I, который после путешествия по Северной
Европе решил провести в стране серьезные преобразования, дабы попытаться
приблизить ее к уровню западных соседей. Этот процесс не мог проходить
без ломки старых устоев, которые в одночасье превратились в предмет
нападок, заставлявших русское дворянство стесняться своей самобытности.
Историк
Карамзин, изучая причины возникновения этого чувства стыда, писал:
«Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и
вводя иностранные, Государь России [Петр I] унижал россиян в их
собственном сердце».
А
известный своими прозападными взглядами Герцен объективно считал, что
Петр I провел крупномасштабную работу по денационализации родной
культуры и замечал: «Правительство, помещик, офицер, столоначальник,
управитель, иноземец только то и делали, что повторяли – и это в
течение, по меньшей мере, шести поколений – повеление Петра Первого:
перестань быть русским и ты окажешь великую услугу человечеству».
Начав
с отрубания бород, император провел реформы практически во всех сферах
российской жизни, привлекая на помощь профессионалов — иностранцев,
отлично разбиравшихся в тонкостях доверенного им дела.
Видя, как
мастерски они справлялись с поставленными задачами, русское дворянство
прониклось уважением к ним и захотело походить на них. Эту особенность
приметил еще Достоевский, написавший такие строки: «Нет ни немца, ни
француза, нет в целом мире такого англичанина, который, сойдясь с
другими, стыдился бы своего лица… Вот почему он и хочет казаться
поскорей французом иль англичанином, именно затем, чтоб и его приняли
поскорей за такого же, который нигде и никогда не стыдится своего лица».
Галло- и англомания
Галломания
или ориентация на достижения Франции проникла в Россию с приходом к
власти Елизаветы Петровны, достигла апофеоза при большой любительнице
французских философов Екатерине II, и пошла на убыль при Александре I,
победившим корсиканца Наполеона.
Ей
на смену тут же пришла англомания со своими традициями, нравами, стилем
жизни и словарным запасом, который в спешном порядке осваивали
аристократы до этого изъяснявшиеся исключительно на французском языке.
Внедряя
моду на всё иностранное, правители, по разумению Достоевского, поощряли
становление русского социума «под непременным, еще двести лет тому
указанным принципом: ни за что и никогда не быть самим собою, взять
другое лицо, а свое навсегда оплевать, всегда стыдиться себя и никогда
не походить на себя».
Постсоветские реалии
Еще
одна волна пристыжения и отрицания всего русского накрыла Россию в
начале 90-х годов XX века, когда после падения «железного занавеса» люди
увидели, как живут их современники по ту сторону границы. На угнетение
национальной самобытности русских и разрушение свойственных ей
нравственных черт работала красочная массовая культура запада, в её
американизированной вариации.
В период с 1992 по 1997 год страну
покинуло свыше 1 миллиона человек, которые предпочли патриотизму хороший
заработок и комфортные условия быта. Оставшиеся в России каждый день
испытывали на себе влияние пропаганды, уничтожавшей национальное
сознание.
Однако
Однако на этот раз
самобичевание русского народа продолжалось около 10 лет: вовремя поняв,
что его намеренно хотят лишить корней, он не стал закрываться от
передовых веяний инокультур, одновременно культивируя свои традиции.
Кстати
эту странность русского народа опять-таки заметил Достоевский,
оставивший в своем дневнике такую запись: «Отмечу при этом нечто весьма
характерное: весь этот дрянной стыдишка за себя и всё это подлое
самоотрицание себя в большинстве случаев бессознательны… но в сознании
русские — хотя бы и самые полные самоотрицатели из них — все-таки с
ничтожностию своею не так скоро соглашаются в таком случае и непременно
требуют уважения: «Я ведь совсем как англичанин, — рассуждает русский, —
стало быть, надо уважать и меня, потому что всех англичан уважают».
