Москва, 16 ноября — Наша Держава. Предлагаем Вашему вниманию воспоминания Семена Павлова — офицера пулеметной команды 10-го Кубанского пластунского батальона.
«Я хочу написать несколько строк в
воспоминание о последней Государыне Земли Русской и Ее Детях, –
написать о Них не как о Коронованных Особах, а просто как о людях, с
Которыми я сталкивался близко в течение года с лишним в лазарете, где
работали Государыня и две Ее старшие Дочери – Ольга и Татьяна. Сестры
Романовы – вот скромное звание Высочайших Сестер в списках медицинского
персонала лазарета.
воспоминание о последней Государыне Земли Русской и Ее Детях, –
написать о Них не как о Коронованных Особах, а просто как о людях, с
Которыми я сталкивался близко в течение года с лишним в лазарете, где
работали Государыня и две Ее старшие Дочери – Ольга и Татьяна. Сестры
Романовы – вот скромное звание Высочайших Сестер в списках медицинского
персонала лазарета.
В Собственный Ее Величества лазарет меня привезли с фронта 3
февраля 1916 года тяжело раненого: одна моя нога была совсем
раздроблена, а другая сильно ранена в колено. Да, это был лазарет
Государыни. Лазарет, созданный по Ее мысли, поддерживаемый Ее заботами
и деньгами. Во главе лазарета стоял доктор медицины княжна Вера
Игнатьевна Гедройц – прекрасный хирург и хороший скрипач,
впоследствии расстрелянная большевиками. Ее ассистентом был совсем
простой земский врач. Сестры милосердия большей частью были тоже
нетитулованные, кроме графини Н. А. Рейшах-Рит. Делопроизводство,
например, вел совсем малограмотный латыш. Несколько позже, в Евпатории и
в Севастополе, мне не раз приходилось слышать: – А, наверное, чтобы
попасть в этот лазарет, требовалась большая протекция, а вы, конечно,
Шефского полка? Почему-то про Собственный Ее Величества лазарет думали,
что туда могут попасть только титулованные, вроде князей, шефских и т.
д. Конечно, это было большое заблуждение. Поэтому в ответ спрашивавшему
я, улыбаясь, отвечал: – Я не Шефского полка: я самый обыкновенный офицер
пулеметной команды 10-го Кубанского пластунского батальона. А
протекция, чтобы попасть в Собственный Ее Величества лазарет, требуется
действительно очень большая. Для этого нужно быть только … тяжело
раненым. И действительно, главный контингент раненых лазарета
составляли пехотинцы, реже – других родов оружия, еще реже гвардейцы
и совсем редко титулованные. Я уже сказал, Собственный Ее Величества
лазарет находился под Высоким покровительством не только по имени. Он в
буквальном смысле был лазаретом Государыни, в котором работала Сама
Императрица и две Ее старшие Дочери, – работали как самые простые,
обыкновенные и милые сестры милосердия.
Никогда
не позабуду впечатления от первой встречи с Государыней. О том, что
Государыня прибудет в лазарет после Своей сердечной болезни и
трехмесячного отсутствия нам, раненым лазарета, было известно заранее.
Ее приезд я ждал с нетерпением и волновался ужасно. Но помню – над всеми
другими чувствами во мне господствовало любопытство. Личность
Государыни в моем сознании связывалась с необычайным блеском и
великолепием.
февраля 1916 года тяжело раненого: одна моя нога была совсем
раздроблена, а другая сильно ранена в колено. Да, это был лазарет
Государыни. Лазарет, созданный по Ее мысли, поддерживаемый Ее заботами
и деньгами. Во главе лазарета стоял доктор медицины княжна Вера
Игнатьевна Гедройц – прекрасный хирург и хороший скрипач,
впоследствии расстрелянная большевиками. Ее ассистентом был совсем
простой земский врач. Сестры милосердия большей частью были тоже
нетитулованные, кроме графини Н. А. Рейшах-Рит. Делопроизводство,
например, вел совсем малограмотный латыш. Несколько позже, в Евпатории и
в Севастополе, мне не раз приходилось слышать: – А, наверное, чтобы
попасть в этот лазарет, требовалась большая протекция, а вы, конечно,
Шефского полка? Почему-то про Собственный Ее Величества лазарет думали,
что туда могут попасть только титулованные, вроде князей, шефских и т.
д. Конечно, это было большое заблуждение. Поэтому в ответ спрашивавшему
я, улыбаясь, отвечал: – Я не Шефского полка: я самый обыкновенный офицер
пулеметной команды 10-го Кубанского пластунского батальона. А
протекция, чтобы попасть в Собственный Ее Величества лазарет, требуется
действительно очень большая. Для этого нужно быть только … тяжело
раненым. И действительно, главный контингент раненых лазарета
составляли пехотинцы, реже – других родов оружия, еще реже гвардейцы
и совсем редко титулованные. Я уже сказал, Собственный Ее Величества
лазарет находился под Высоким покровительством не только по имени. Он в
буквальном смысле был лазаретом Государыни, в котором работала Сама
Императрица и две Ее старшие Дочери, – работали как самые простые,
обыкновенные и милые сестры милосердия.
Никогда не позабуду впечатления от первой встречи с Государыней. О том, что
Государыня прибудет в лазарет после Своей сердечной болезни и
трехмесячного отсутствия нам, раненым лазарета, было известно заранее.
Ее приезд я ждал с нетерпением и волновался ужасно. Но помню – над всеми
другими чувствами во мне господствовало любопытство. Личность
Государыни в моем сознании связывалась с необычайным блеском и
великолепием.
И что же? Если бы не моя палатная сестра,
сопровождавшая Государыню и сказавшая при входе в палату: «А вот, Ваше
Величество, наш новый раненый, прапорщик С. П. Павлов», – я бы так и
не узнал Государыни: так разительно не сходилось мое представление о
Ее личности с действительностью.
сопровождавшая Государыню и сказавшая при входе в палату: «А вот, Ваше
Величество, наш новый раненый, прапорщик С. П. Павлов», – я бы так и
не узнал Государыни: так разительно не сходилось мое представление о
Ее личности с действительностью.
Предо мной стояла высокого роста, стройная
Дама лет 50, в простом сереньком костюме сестры и в белой косынке.
Государыня ласково поздоровалась со мной и расспросила меня, где я
ранен, в каком деле и на каком фронте. Чуть-чуть волнуясь, я ответил на
все Ее вопросы, не спуская глаз с Ее лица. Почти классически
правильное, лицо это в молодости, несомненно, было красиво, очень
красиво, но красота эта, очевидно, была холодной и безстрастной. И
теперь еще, постаревшее от времени и с мелкими морщинками около глаз и
уголков губ, лицо это было очень интересно, но слишком строго и слишком
задумчиво. Я так и подумал: какое правильное, умное, строгое и
энергичное лицо.
Дама лет 50, в простом сереньком костюме сестры и в белой косынке.
Государыня ласково поздоровалась со мной и расспросила меня, где я
ранен, в каком деле и на каком фронте. Чуть-чуть волнуясь, я ответил на
все Ее вопросы, не спуская глаз с Ее лица. Почти классически
правильное, лицо это в молодости, несомненно, было красиво, очень
красиво, но красота эта, очевидно, была холодной и безстрастной. И
теперь еще, постаревшее от времени и с мелкими морщинками около глаз и
уголков губ, лицо это было очень интересно, но слишком строго и слишком
задумчиво. Я так и подумал: какое правильное, умное, строгое и
энергичное лицо.
Великая Княжна Ольга, говорили, была похожа на Государя. Не знаю.
При мне Государь ни разу не приезжал в лазарет: Он был на фронте. Но
если Великая Княжна Ольга была похожа на Государя, то синие глаза
Княжны говорили о том, что Государь был человек исключительной доброты
и мягкости душевной. Великая Княжна Ольга была среднего роста
стройная девушка, очень пропорционально сложенная и удивительно
женственная. Все Ее движения отличались мягкостью и неуловимой
грацией. И взгляд Ее, быстрый и несмелый, и улыбка Ее, мимолетная – не
то задумчивая, не то рассеянная – производили чарующее впечатление.
Особенно глаза. Большие-большие, синие, цвета уральской бирюзы,
горящие мягким лучистым блеском и притягивающие. В обращении Великая
Княжна Ольга была деликатная, застенчивая и ласковая. По характеру
Своему – это была воплощенная доброта. Помню, раз мне было тяжело и
неприятно: перевязки были моим кошмаром. Одно уже сознание, что вот,
мол, через 20 минут меня возьмут на перевязку, кидало меня в холод и
жар: такие страшные боли мне приходилось переживать. В этот день мне
как раз предстояла перевязка. Пришла Княжна Ольга. Посмотрела на мое
расстроенное лицо и, улыбаясь, спросила: – Что с вами? Тяжело? Я
откровенно рассказал Ей, в чем дело. Великая Княжна еще раз улыбнулась и
промолвила: – Я сейчас. И действительно, с этого времени мне начали
впрыскивать морфий не за 3-4 минуты до начала перевязки, как это
делали раньше и когда он не успевал действовать, а заблаговременно –
минут за 10.
В
другой раз поручику Сергееву Великая Княжна cобственноручно написала
письмо родным домой, так как у последнего была ампутирована правая рука.
Вообще про доброту Княжны Ольги в лазарете рассказывали удивительные
вещи. Если Великая Княжна Ольга была воплощением женственности и
особенной ласковости, то Великая Княжна Татьяна была, несомненно,
воплощением другого начала – мужественного, энергичного и сильного.
Немножечко выше старшей Сестры, но такая же изящная и стройная, Она
обнаруживала большую твердость и силу во всем. Соответственно Ее
характеру и движения Ее, хотя и мягкие, были четки и резки. Взгляд –
выразителен и смел. Здоровалась Она также чисто по-мужски, крепко
пожимая руку и глядя прямо в глаза тому, с кем здоровалась. В минуты
задумчивости глаза Княжны Татьяны принимали какое-то странное
выражение. Они точно смотрели изнутри, мимо собеседника, куда-то
вдаль. Такое выражение в глазах я замечал у слепых с открытыми
глазами. Если Великая Княжна Ольга предрасполагала к откровенности и
интимному разговору, то Великая Княжна Татьяна вызывала к Себе чувство
глубочайшего уважения. Она была так же доступна, как и Княжна Ольга.
Но в минуты тяжелого душевного состояния я обратился бы не к Ней, а
именно к Великой Княжне Ольге, к Ее доброму славному сердцу. Великая
Княжна Мария была дороднее обеих старших Сестер. Выше Княжны Ольги и
чуть ниже Княжны Татьяны. Про Нее трудно было сказать что-либо
определенное. Ее характер еще находился в периоде формирования. Тогда
Она была еще очень застенчивой девушкой, полной и плотной, с большими
темно-карими глазами. И лицо у Нее было настоящее, русское, простое,
широкое, доброе и безхитростное. Во время революции, когда Царская
Семья сидела арестованной, Она проявила Себя как натура исключительно
сильная, энергичная и мужественная. Помню, придет, бывало, в лазарете к
раненому в палату и просидит у него …час …два. Сама ни за что не
уйдет – разве позовут старшие Сестры. Занимает больного разговорами,
играет с ним в домино или в какую-нибудь другую игру и …увлечется
Сама. Про Великую Княжну Марию говорили, что Она была похожа на Свою
прабабку Императрицу Елизавету Петровну. Великая Княжна Анастасия днем
бывала у нас редко. Она была еще совсем подростком. Про Нее я могу
сказать лишь, что Она обещала быть красавицей и очень любила играть …в
крокет. Наследник Престола был у нас всего четыре или пять раз: Он
был вместе с Государем в Ставке. Но когда Он приезжал из Ставки к
Матери, Его обязательно привозили к нам. Два раза я видел Его в форме
армейской пехоты и два раза в черкеске, которая Ему очень шла. Это был
живой, энергичный и бойкий мальчик, с удивительно белым и чистым цветом
лица. В каждом Его слове, в каждом жесте так и чувствовалась
невысказанная мысль: – Я Наследник!.. Наследник был удивительно похож
на Свою старшую Сестру – Великую Княжну Ольгу: такой же нежный и чистый
полуовал лица, такие же мягкие черты и такие же синие, ласковые
прелестные глаза. Высокие Сестры приезжали в Свой лазарет ежедневно и
проводили здесь зимой от 9 до 2-х часов дня, а весной и летом, кроме
того, приезжали еще и вечером и частенько засиживались до часу ночи.
При мне Государь ни разу не приезжал в лазарет: Он был на фронте. Но
если Великая Княжна Ольга была похожа на Государя, то синие глаза
Княжны говорили о том, что Государь был человек исключительной доброты
и мягкости душевной. Великая Княжна Ольга была среднего роста
стройная девушка, очень пропорционально сложенная и удивительно
женственная. Все Ее движения отличались мягкостью и неуловимой
грацией. И взгляд Ее, быстрый и несмелый, и улыбка Ее, мимолетная – не
то задумчивая, не то рассеянная – производили чарующее впечатление.
Особенно глаза. Большие-большие, синие, цвета уральской бирюзы,
горящие мягким лучистым блеском и притягивающие. В обращении Великая
Княжна Ольга была деликатная, застенчивая и ласковая. По характеру
Своему – это была воплощенная доброта. Помню, раз мне было тяжело и
неприятно: перевязки были моим кошмаром. Одно уже сознание, что вот,
мол, через 20 минут меня возьмут на перевязку, кидало меня в холод и
жар: такие страшные боли мне приходилось переживать. В этот день мне
как раз предстояла перевязка. Пришла Княжна Ольга. Посмотрела на мое
расстроенное лицо и, улыбаясь, спросила: – Что с вами? Тяжело? Я
откровенно рассказал Ей, в чем дело. Великая Княжна еще раз улыбнулась и
промолвила: – Я сейчас. И действительно, с этого времени мне начали
впрыскивать морфий не за 3-4 минуты до начала перевязки, как это
делали раньше и когда он не успевал действовать, а заблаговременно –
минут за 10.
В другой раз поручику Сергееву Великая Княжна cобственноручно написала
письмо родным домой, так как у последнего была ампутирована правая рука.
Вообще про доброту Княжны Ольги в лазарете рассказывали удивительные
вещи. Если Великая Княжна Ольга была воплощением женственности и
особенной ласковости, то Великая Княжна Татьяна была, несомненно,
воплощением другого начала – мужественного, энергичного и сильного.
Немножечко выше старшей Сестры, но такая же изящная и стройная, Она
обнаруживала большую твердость и силу во всем. Соответственно Ее
характеру и движения Ее, хотя и мягкие, были четки и резки. Взгляд –
выразителен и смел. Здоровалась Она также чисто по-мужски, крепко
пожимая руку и глядя прямо в глаза тому, с кем здоровалась. В минуты
задумчивости глаза Княжны Татьяны принимали какое-то странное
выражение. Они точно смотрели изнутри, мимо собеседника, куда-то
вдаль. Такое выражение в глазах я замечал у слепых с открытыми
глазами. Если Великая Княжна Ольга предрасполагала к откровенности и
интимному разговору, то Великая Княжна Татьяна вызывала к Себе чувство
глубочайшего уважения. Она была так же доступна, как и Княжна Ольга.
Но в минуты тяжелого душевного состояния я обратился бы не к Ней, а
именно к Великой Княжне Ольге, к Ее доброму славному сердцу. Великая
Княжна Мария была дороднее обеих старших Сестер. Выше Княжны Ольги и
чуть ниже Княжны Татьяны. Про Нее трудно было сказать что-либо
определенное. Ее характер еще находился в периоде формирования. Тогда
Она была еще очень застенчивой девушкой, полной и плотной, с большими
темно-карими глазами. И лицо у Нее было настоящее, русское, простое,
широкое, доброе и безхитростное. Во время революции, когда Царская
Семья сидела арестованной, Она проявила Себя как натура исключительно
сильная, энергичная и мужественная. Помню, придет, бывало, в лазарете к
раненому в палату и просидит у него …час …два. Сама ни за что не
уйдет – разве позовут старшие Сестры. Занимает больного разговорами,
играет с ним в домино или в какую-нибудь другую игру и …увлечется
Сама. Про Великую Княжну Марию говорили, что Она была похожа на Свою
прабабку Императрицу Елизавету Петровну. Великая Княжна Анастасия днем
бывала у нас редко. Она была еще совсем подростком. Про Нее я могу
сказать лишь, что Она обещала быть красавицей и очень любила играть …в
крокет. Наследник Престола был у нас всего четыре или пять раз: Он
был вместе с Государем в Ставке. Но когда Он приезжал из Ставки к
Матери, Его обязательно привозили к нам. Два раза я видел Его в форме
армейской пехоты и два раза в черкеске, которая Ему очень шла. Это был
живой, энергичный и бойкий мальчик, с удивительно белым и чистым цветом
лица. В каждом Его слове, в каждом жесте так и чувствовалась
невысказанная мысль: – Я Наследник!.. Наследник был удивительно похож
на Свою старшую Сестру – Великую Княжну Ольгу: такой же нежный и чистый
полуовал лица, такие же мягкие черты и такие же синие, ласковые
прелестные глаза. Высокие Сестры приезжали в Свой лазарет ежедневно и
проводили здесь зимой от 9 до 2-х часов дня, а весной и летом, кроме
того, приезжали еще и вечером и частенько засиживались до часу ночи.
С приездом Высочайших Особ в лазарете
начиналась трудовая жизнь – перевязки и операции. После Своей болезни
Государыня редко принимала участие в этих работах. Обыкновенно Она
привозила с Собой какую-нибудь работу, чаще всего вышивку. Садилась
около особенно тяжело раненого и, занимая его разговором, одновременно
вышивала. В этих вышивках сказывался большой и тонкий вкус Государыни: я
редко видывал такую искусную вышивальщицу. Особенно хорошо вышивала
Государыня цветной гладью – это были настоящие художественные работы.
начиналась трудовая жизнь – перевязки и операции. После Своей болезни
Государыня редко принимала участие в этих работах. Обыкновенно Она
привозила с Собой какую-нибудь работу, чаще всего вышивку. Садилась
около особенно тяжело раненого и, занимая его разговором, одновременно
вышивала. В этих вышивках сказывался большой и тонкий вкус Государыни: я
редко видывал такую искусную вышивальщицу. Особенно хорошо вышивала
Государыня цветной гладью – это были настоящие художественные работы.
Сидеть и ничего не делать в лазарете было исключительно привилегией
Государыни. Остальные работали все. Великая Княжна Ольга взяла на Себя
утренний разнос лекарств по палатам, и обязанность эту Она выполняла
аккуратно, до педантизма. Принесет, бывало, лекарство, улыбнется
ласково, поздоровается, спросит, как вы себя чувствуете и уйдет
неслышно. Глядя на Нее, и на душе делалось светлее и чище: так иной раз в
угрюмый осенний день, когда небо обволокло тучами и целый день идет
дождь, думаешь о небольшом кусочке голубого весеннего неба. Иной раз
Княжна Ольга переменяла и воду в вазах с цветами. Мне говорили – раньше
Она работала и в перевязочной. Но ужасный вид искалеченных людей сильно
расшатал Ее хрупкую нервную систему, и Она совсем отказалась от работы в
перевязочной. Великая Княжна Татьяна Николаевна с самого открытия
лазарета безсменно делала перевязки и помогала княжне В. И. Гедройц во
время производства операций. Как выдерживал Ее нежный организм вид
ужасающих ранений – не знаю. Мне лично было всегда странно видеть, как
Она Своими проворными и ловкими руками накладывала перевязки на раны. И
все у Нее выходило чисто, аккуратно и хорошо. Иной раз поднимет, бывало,
голову, пристально посмотрит в глаза и, улыбнувшись, спросит: – Не
больно?
–
Не больно, – отвечаешь сквозь стиснутые зубы, а боли на самом деле
адские. Как-то Великая Княжна Ольга сказала мне, что завтра Они у нас
в лазарете не будут, так как Они должны будут посетить лазарет
Большого Дворца (Екатерининский дворец) и что Им там будет очень
скучно. С присущей Ей мягкой и застенчивой улыбкой Великая Княжна
объяснила и причины этой скуки: – Там все так строго и официально, что
приходится следить за каждым Своим шагом, так как там Мы в центре
внимания. Нам никогда там не нравилось и сестры там такие важные.
Только у Себя, в Своем лазарете, Мы чувствуем Себя хорошо и уютно! В
устах Великой Княжны это звучало очень оригинально. Действительно,
Высокие Сестры любили Свой лазарет. Любовь эта проявлялась на каждом
шагу и не на словах, а на деле – в каждой мелочи обыденной жизни. Прежде
всего, взять бы хотя одно: все свободное время Семья Государя отдавала
раненым и больным воинам вообще и, в частности, раненым и больным
Своего лазарета. По причине войны все балы, все торжественные приемы во
Дворце и официальные аудиенции были отменены и Царская Семья знала
только одного рода развлечение – посещение разных лазаретов и в
праздничные дни выезжала на литургию в Феодоровский Собор. Дальше.
Зимой, например, Государыня регулярно присылала в лазарет свежие цветы и
фрукты, весной – черешни и персики, летом – землянику, клубнику, дыни и
арбузы, а осенью – груши и виноград. Когда под вечер слышались
характерные звуки Императорского автомобиля у ворот нашего сада, раненые
так и знали, что это Государыня хочет чем-нибудь побаловать Своих
раненых. И раненые глубоко ценили эти знаки Монаршего внимания. Заботы и
огорчения раненых весьма близко принимались Высокими Особами к
сердцу. Так, например, в тяжелые минуты никто не умел так утешить
человека, как Государыня. Она умела как-то особенно близко подходить к
человеку. Много раз Государыня раненым лично помогала переводиться в
другие полки, если сам раненый офицер почему-либо не мог туда
перевестись. Помню, был такой случай. Капитан А-в из простых, но
удивительно доблестный офицер, произведенный в офицеры за свои
незаурядные боевые заслуги, никак не мог поехать домой на побывку.
Причиной было то, что в Сибири не было так называемых эвакуационных
пунктов и, следовательно, капитана А-ва нигде не могли взять на учет.
Государыня выслушала капитана А-ва и даже поинтересовалась, что ему
пишет жена из дому. Капитан прочитал Государыне письмо своей жены.
Последняя выслушала письмо с глубоким вниманием и сказала: – Ничего,
как-нибудь этот вопрос Мы уладим. На другой день в параграфе 1
приказа по Царскосельскому особому эвакуационному пункту я прочитал:
«По Именному Высочайшему повелению капитан А-в увольняется на 3 месяца
в отпуск домой в город Никольск-Уссурийск». Можно представить радость
капитана А-ва. В другой раз в нашей палате умер поручик Васильев. По
этому случаю Государыня сказала: – Не сумели мы его вырвать из когтей
смерти. Слабы еще человеческие знания. – И на глазах Ее дрожали слезы.
Раненым
лазарета старались доставить всевозможные развлечения. По
распоряжению Государыни раз и навсегда, если бы больные и раненые
лазарета захотели покататься, из придворного ведомства присылались
лошади – обыкновенно четырехместное ландо, спокойное и удобное. Об
этом желании нужно было только заявить сестре палатной за день. И
если во время катания Высокие Особы видели Своих раненых, то обязательно
останавливали Свой автомобиль и подходили к ним. Помню, со мной самим
был такой случай: меня повезли кататься в первый раз. Это было весной
1916 года. Так как я был очень слаб, то с нами поехала и моя палатная
сестра. День стоял весенний – ясный, солнечный и веселый.
Государыни. Остальные работали все. Великая Княжна Ольга взяла на Себя
утренний разнос лекарств по палатам, и обязанность эту Она выполняла
аккуратно, до педантизма. Принесет, бывало, лекарство, улыбнется
ласково, поздоровается, спросит, как вы себя чувствуете и уйдет
неслышно. Глядя на Нее, и на душе делалось светлее и чище: так иной раз в
угрюмый осенний день, когда небо обволокло тучами и целый день идет
дождь, думаешь о небольшом кусочке голубого весеннего неба. Иной раз
Княжна Ольга переменяла и воду в вазах с цветами. Мне говорили – раньше
Она работала и в перевязочной. Но ужасный вид искалеченных людей сильно
расшатал Ее хрупкую нервную систему, и Она совсем отказалась от работы в
перевязочной. Великая Княжна Татьяна Николаевна с самого открытия
лазарета безсменно делала перевязки и помогала княжне В. И. Гедройц во
время производства операций. Как выдерживал Ее нежный организм вид
ужасающих ранений – не знаю. Мне лично было всегда странно видеть, как
Она Своими проворными и ловкими руками накладывала перевязки на раны. И
все у Нее выходило чисто, аккуратно и хорошо. Иной раз поднимет, бывало,
голову, пристально посмотрит в глаза и, улыбнувшись, спросит: – Не
больно?
–Не больно, – отвечаешь сквозь стиснутые зубы, а боли на самом деле
адские. Как-то Великая Княжна Ольга сказала мне, что завтра Они у нас
в лазарете не будут, так как Они должны будут посетить лазарет
Большого Дворца (Екатерининский дворец) и что Им там будет очень
скучно. С присущей Ей мягкой и застенчивой улыбкой Великая Княжна
объяснила и причины этой скуки: – Там все так строго и официально, что
приходится следить за каждым Своим шагом, так как там Мы в центре
внимания. Нам никогда там не нравилось и сестры там такие важные.
Только у Себя, в Своем лазарете, Мы чувствуем Себя хорошо и уютно! В
устах Великой Княжны это звучало очень оригинально. Действительно,
Высокие Сестры любили Свой лазарет. Любовь эта проявлялась на каждом
шагу и не на словах, а на деле – в каждой мелочи обыденной жизни. Прежде
всего, взять бы хотя одно: все свободное время Семья Государя отдавала
раненым и больным воинам вообще и, в частности, раненым и больным
Своего лазарета. По причине войны все балы, все торжественные приемы во
Дворце и официальные аудиенции были отменены и Царская Семья знала
только одного рода развлечение – посещение разных лазаретов и в
праздничные дни выезжала на литургию в Феодоровский Собор. Дальше.
Зимой, например, Государыня регулярно присылала в лазарет свежие цветы и
фрукты, весной – черешни и персики, летом – землянику, клубнику, дыни и
арбузы, а осенью – груши и виноград. Когда под вечер слышались
характерные звуки Императорского автомобиля у ворот нашего сада, раненые
так и знали, что это Государыня хочет чем-нибудь побаловать Своих
раненых. И раненые глубоко ценили эти знаки Монаршего внимания. Заботы и
огорчения раненых весьма близко принимались Высокими Особами к
сердцу. Так, например, в тяжелые минуты никто не умел так утешить
человека, как Государыня. Она умела как-то особенно близко подходить к
человеку. Много раз Государыня раненым лично помогала переводиться в
другие полки, если сам раненый офицер почему-либо не мог туда
перевестись. Помню, был такой случай. Капитан А-в из простых, но
удивительно доблестный офицер, произведенный в офицеры за свои
незаурядные боевые заслуги, никак не мог поехать домой на побывку.
Причиной было то, что в Сибири не было так называемых эвакуационных
пунктов и, следовательно, капитана А-ва нигде не могли взять на учет.
Государыня выслушала капитана А-ва и даже поинтересовалась, что ему
пишет жена из дому. Капитан прочитал Государыне письмо своей жены.
Последняя выслушала письмо с глубоким вниманием и сказала: – Ничего,
как-нибудь этот вопрос Мы уладим. На другой день в параграфе 1
приказа по Царскосельскому особому эвакуационному пункту я прочитал:
«По Именному Высочайшему повелению капитан А-в увольняется на 3 месяца
в отпуск домой в город Никольск-Уссурийск». Можно представить радость
капитана А-ва. В другой раз в нашей палате умер поручик Васильев. По
этому случаю Государыня сказала: – Не сумели мы его вырвать из когтей
смерти. Слабы еще человеческие знания. – И на глазах Ее дрожали слезы.
Раненым лазарета старались доставить всевозможные развлечения. По
распоряжению Государыни раз и навсегда, если бы больные и раненые
лазарета захотели покататься, из придворного ведомства присылались
лошади – обыкновенно четырехместное ландо, спокойное и удобное. Об
этом желании нужно было только заявить сестре палатной за день. И
если во время катания Высокие Особы видели Своих раненых, то обязательно
останавливали Свой автомобиль и подходили к ним. Помню, со мной самим
был такой случай: меня повезли кататься в первый раз. Это было весной
1916 года. Так как я был очень слаб, то с нами поехала и моя палатная
сестра. День стоял весенний – ясный, солнечный и веселый.
Сначала мы колесили по Екатерининскому парку,
а потом нам захотелось в Павловск. Только что мы успели завернуть на
прямое шоссе в Павловск, как нам повстречался Императорский автомобиль. В
нем сидели Государыня и две старшие Великие Княжны Ольга и Татьяна.
Увидев нас, автомобиль остановился. Государыня и Великие Княжны слезли с
автомобиля, подошли к нам и минут 15 поговорили с нами. Расспросили
раненых, как они себя чувствуют, не плохо ли и т. д. Был какой-то
праздник. Кажется, чуть ли не Вознесение Господне. Шагах в 30 наше ландо
окружала плотная и любопытная толпа. Она, наверное, дивилась, что
Повелительница 180 миллионов так просто разговаривает с ранеными
офицерами.
а потом нам захотелось в Павловск. Только что мы успели завернуть на
прямое шоссе в Павловск, как нам повстречался Императорский автомобиль. В
нем сидели Государыня и две старшие Великие Княжны Ольга и Татьяна.
Увидев нас, автомобиль остановился. Государыня и Великие Княжны слезли с
автомобиля, подошли к нам и минут 15 поговорили с нами. Расспросили
раненых, как они себя чувствуют, не плохо ли и т. д. Был какой-то
праздник. Кажется, чуть ли не Вознесение Господне. Шагах в 30 наше ландо
окружала плотная и любопытная толпа. Она, наверное, дивилась, что
Повелительница 180 миллионов так просто разговаривает с ранеными
офицерами.
В лазарете довольно часто устраивались и концерты. На них
приглашались или артисты Императорских театров, или же ученики
Петроградской консерватории. Медицинские сестры у постелей раненых. В
голове так много фактов, что не знаешь, который из них взять, чтобы
лучше и ярче оттенить нежный и благородный образ Высоких Особ. Вот,
например, летом 1916 года на фронте потребовались индивидуальные
пакеты. По разверстке на Царскосельский особый эвакуационный пункт
пришлось что-то около 100 000 пакетов и, в частности, на наш лазарет
10 000. В заготовке этих индивидуальных пакетов приняли участие все
могущие работать раненые, весь сестринский персонал и Высокие Особы.
Для работ было образовано четыре группы по 4 человека в каждой
группе, так как самую работу по характеру производства можно было
шаблонировать. В первой группе работала Сама Государыня, во второй
группе работала Великая Княжна Ольга Николаевна, в третьей – Великая
Княжна Татьяна Николаевна и в четвертой – Великая Княжна Мария
Николаевна, против обыкновения оставленная Государыней позже 10 часов
вечера на период предпринятых работ. В первой группе работал и я. От
самого начала мы придали этой работе спортивный характер – кто больше?
И эта спортивность увлекла нас всех. Не только нас, простых
смертных, раненых офицеров и сестер, но даже Великих Княжен и даже
…Саму Государыню. – Днем Мы заняты, – сказала при этом Государыня, – и
чтобы судить о том, кто больше выделает пакетов, все группы должны
работать в одинаковых условиях и одинаковое количество времени. В
результате первая группа выделала больше всего пакетов. И это не потому,
что другие группы старались уступить нашей группе, где работала
Государыня, или же намеренно преуменьшали количество приготовленных
пакетов, – нет, действительно, наша группа работала скорее и лучше всех
других групп. И сколько было искреннего смеху, когда Сама Государыня
присудила пальму первенства Своей группе. Уезжая на фронт в Ставку к
Государю, Великие Княжны строго наказывали раненым писать Им туда
письма. – Мы любим читать письма Наших раненых, – сказала как-то нам
Великая Княжна Татьяна. – Пишите, Мы будем очень рады, – добавила
Великая Княжна Ольга. И раненые писали. Еще перед отъездом на фронт
Государыня выразила желание ко времени Своего приезда видеть меня на
костылях. Поэтому в день Ее приезда в лазарет я принял свои меры. Мой
вестовой Василий до прихожей довез меня на коляске, а там я взял
костыли и уселся на плетеном кресле у входа. Жду. Входят Высокие
Особы. Увидев меня, Государыня улыбнулась и промолвила: – Очень хорошо!
Я ответил средним между утверждением и отрицанием. Но тут меня
подвела почетная фрейлина, большая шалунья, безумно любившая Царскую
Семью. – Ваше Величество! Вы не верьте ему, – сказала она. – Это он
только сегодня встречает Вас на костылях. До сих пор он ни разу не
ходил на костылях. Я готов был провалиться сквозь землю. Но Государыня
улыбнулась еще раз и сказала: – И это хорошо, не ослушался: встретил на
костылях. В этот день во время перевязок Государыня сидела в
перевязочной. По окончании перевязки мне дали костыли, и я четыре раза
прошелся во всю длину перевязочной. Боли были такие адские, что у меня
на глазах выступили слезы. – Ничего, – утешила меня Государыня. – Это
пройдет. И с этого дня в продолжение месяца Государыня ежедневно
заставляла меня по 4-5 раз пройти по своей палате. И действительно, к
концу первого месяца я начал ходить уже гораздо лучше. Боли постепенно
уменьшались. Я был самым тяжелым раненым в лазарете. Было время, я
почти умирал. Это было на Пасху 1916 года. Тогда в правой ноге у меня
началось общее заражение крови, и одно время было такое положение, что
врач лазарета даже подняла вопрос об отнятии у меня правой ноги. И
только Государыня Императрица не позволила это сделать. Когда к Ней
обратились по этому поводу, Она сказала доктору лазарета (об этом мне
после рассказывала княжна В. Гедройц): – Отнять ему ногу, от слабости
он может умереть скорее. Лучше положимся на волю Божию и …оставим ему
ногу. Так я остался с обеими ногами. Мой сильный организм переборол
болезнь. И первый раз, когда мне дали костыли, чтобы я попробовал
ходить, Сама Государыня лично созвала персонал лазарета, чтобы все
увидели, что умирающий Павлов начал ходить. Весной обыкновенно для нас,
раненых, начинался праздник. Высокие Особы приезжали к нам и по
вечерам с началом теплого времени. Обыкновенно с начала или же с
середины мая. Их приезда мы всегда ждали с большим нетерпением.
Высокие Особы приезжали в лазарет в сумерки. К этому времени раненые
выходили на веранду или же ждали у крыльца. Вообще простота, с которой
Себя держали Государыня и Великие Княжны была замечательна и… попросту
нас поражала. Тому, кто сам не был очевидцем этого, даже трудно было
себе представить, до какой степени Они были доступны. Абсолютно никакой
официальности и натяжки. Это были простые, милые и хорошие люди, с
которыми мы, раненые, всегда чувствовали себя хорошо, тепло и уютно.
Простота Высоких Особ прямо очаровывала раненых, и они в свою очередь
отвечали Им восторженным обожанием.
приглашались или артисты Императорских театров, или же ученики
Петроградской консерватории. Медицинские сестры у постелей раненых. В
голове так много фактов, что не знаешь, который из них взять, чтобы
лучше и ярче оттенить нежный и благородный образ Высоких Особ. Вот,
например, летом 1916 года на фронте потребовались индивидуальные
пакеты. По разверстке на Царскосельский особый эвакуационный пункт
пришлось что-то около 100 000 пакетов и, в частности, на наш лазарет
10 000. В заготовке этих индивидуальных пакетов приняли участие все
могущие работать раненые, весь сестринский персонал и Высокие Особы.
Для работ было образовано четыре группы по 4 человека в каждой
группе, так как самую работу по характеру производства можно было
шаблонировать. В первой группе работала Сама Государыня, во второй
группе работала Великая Княжна Ольга Николаевна, в третьей – Великая
Княжна Татьяна Николаевна и в четвертой – Великая Княжна Мария
Николаевна, против обыкновения оставленная Государыней позже 10 часов
вечера на период предпринятых работ. В первой группе работал и я. От
самого начала мы придали этой работе спортивный характер – кто больше?
И эта спортивность увлекла нас всех. Не только нас, простых
смертных, раненых офицеров и сестер, но даже Великих Княжен и даже
…Саму Государыню. – Днем Мы заняты, – сказала при этом Государыня, – и
чтобы судить о том, кто больше выделает пакетов, все группы должны
работать в одинаковых условиях и одинаковое количество времени. В
результате первая группа выделала больше всего пакетов. И это не потому,
что другие группы старались уступить нашей группе, где работала
Государыня, или же намеренно преуменьшали количество приготовленных
пакетов, – нет, действительно, наша группа работала скорее и лучше всех
других групп. И сколько было искреннего смеху, когда Сама Государыня
присудила пальму первенства Своей группе. Уезжая на фронт в Ставку к
Государю, Великие Княжны строго наказывали раненым писать Им туда
письма. – Мы любим читать письма Наших раненых, – сказала как-то нам
Великая Княжна Татьяна. – Пишите, Мы будем очень рады, – добавила
Великая Княжна Ольга. И раненые писали. Еще перед отъездом на фронт
Государыня выразила желание ко времени Своего приезда видеть меня на
костылях. Поэтому в день Ее приезда в лазарет я принял свои меры. Мой
вестовой Василий до прихожей довез меня на коляске, а там я взял
костыли и уселся на плетеном кресле у входа. Жду. Входят Высокие
Особы. Увидев меня, Государыня улыбнулась и промолвила: – Очень хорошо!
Я ответил средним между утверждением и отрицанием. Но тут меня
подвела почетная фрейлина, большая шалунья, безумно любившая Царскую
Семью. – Ваше Величество! Вы не верьте ему, – сказала она. – Это он
только сегодня встречает Вас на костылях. До сих пор он ни разу не
ходил на костылях. Я готов был провалиться сквозь землю. Но Государыня
улыбнулась еще раз и сказала: – И это хорошо, не ослушался: встретил на
костылях. В этот день во время перевязок Государыня сидела в
перевязочной. По окончании перевязки мне дали костыли, и я четыре раза
прошелся во всю длину перевязочной. Боли были такие адские, что у меня
на глазах выступили слезы. – Ничего, – утешила меня Государыня. – Это
пройдет. И с этого дня в продолжение месяца Государыня ежедневно
заставляла меня по 4-5 раз пройти по своей палате. И действительно, к
концу первого месяца я начал ходить уже гораздо лучше. Боли постепенно
уменьшались. Я был самым тяжелым раненым в лазарете. Было время, я
почти умирал. Это было на Пасху 1916 года. Тогда в правой ноге у меня
началось общее заражение крови, и одно время было такое положение, что
врач лазарета даже подняла вопрос об отнятии у меня правой ноги. И
только Государыня Императрица не позволила это сделать. Когда к Ней
обратились по этому поводу, Она сказала доктору лазарета (об этом мне
после рассказывала княжна В. Гедройц): – Отнять ему ногу, от слабости
он может умереть скорее. Лучше положимся на волю Божию и …оставим ему
ногу. Так я остался с обеими ногами. Мой сильный организм переборол
болезнь. И первый раз, когда мне дали костыли, чтобы я попробовал
ходить, Сама Государыня лично созвала персонал лазарета, чтобы все
увидели, что умирающий Павлов начал ходить. Весной обыкновенно для нас,
раненых, начинался праздник. Высокие Особы приезжали к нам и по
вечерам с началом теплого времени. Обыкновенно с начала или же с
середины мая. Их приезда мы всегда ждали с большим нетерпением.
Высокие Особы приезжали в лазарет в сумерки. К этому времени раненые
выходили на веранду или же ждали у крыльца. Вообще простота, с которой
Себя держали Государыня и Великие Княжны была замечательна и… попросту
нас поражала. Тому, кто сам не был очевидцем этого, даже трудно было
себе представить, до какой степени Они были доступны. Абсолютно никакой
официальности и натяжки. Это были простые, милые и хорошие люди, с
которыми мы, раненые, всегда чувствовали себя хорошо, тепло и уютно.
Простота Высоких Особ прямо очаровывала раненых, и они в свою очередь
отвечали Им восторженным обожанием.
В этом чувстве обожания соединилось все.
Это было сложное чувство, которое едва ли даже поддавалось точному
анализу. Здесь было и восторженное удивление, и сильная любовь, и
глубокая благодарность Высоким Особам за Их заботы и внимание к нам, и
преклонение пред Их благородной простотой, но более всего уважения –
глубокого, безпредельного уважения и преданности.
Это было сложное чувство, которое едва ли даже поддавалось точному
анализу. Здесь было и восторженное удивление, и сильная любовь, и
глубокая благодарность Высоким Особам за Их заботы и внимание к нам, и
преклонение пред Их благородной простотой, но более всего уважения –
глубокого, безпредельного уважения и преданности.
Никогда не позабуду одного случая.
На этот раз Государыня была необычно взволнована. Об этом говорили Ее блестящие не по-обычному глаза.
– Сегодня получила письмо от Алексея, – сказала Она. – Он пишет, что
Его произвели из ефрейторов в младшие унтер-офицеры. По этому случаю Он
пишет Мне, что Ему необходимо увеличить карманные деньги. До сих пор Он
у Меня получал по 10 рублей в месяц. Что же, пришлось увеличить. Теперь
Он получает в месяц уже по 20 рублей, да единовременно Я выслала Ему
еще 10 рублей. Между прочим, я неоднократно обращал внимание на то,
когда Государыня заговаривала про Алексея, Ее грустное лицо неуловимо
менялось. Оно делалось особенно ласковым и приветливым. Может быть, Она
потому так сильно любила Алексея, что Он был у Нее первым и
единственным, но, может быть, Она любила Его особенно болезненно еще и
потому, что боялась Его потерять каждую минуту. В последний раз
Государыня с Княжнами была в лазарете в середине февраля 1917 года, а
22 февраля началась уже «великая и безкровная». Княжна Гедройц вызвала
Государыню к телефону. – У телефона доктор Гедройц? – Да, Ваше
Величество. – Передайте всем Нашим раненым привет. Как они себя
чувствуют? – Больные волнуются за Вас и Вашу Семью, Ваше Величество. –
Передайте им Нашу сердечную благодарность. Пусть не волнуются. Все в
руке Божией. – Ваше Величество, офицеры Вашего лазарета просили меня
повергнуть к Вашим стопам чувство безпредельной своей преданности до
готовности пожертвовать для Вас и Вашей Семьи своей жизнью. – Еще раз
передайте им Мою благодарность. Нам это сейчас особенно дорого. До
свидания. Увидимся ли еще раз… Минута была тягостная. У княжны Гедройц
на глазах были слезы. На другой день Царская Семья была арестована.
Больше я Их не видел.
Его произвели из ефрейторов в младшие унтер-офицеры. По этому случаю Он
пишет Мне, что Ему необходимо увеличить карманные деньги. До сих пор Он
у Меня получал по 10 рублей в месяц. Что же, пришлось увеличить. Теперь
Он получает в месяц уже по 20 рублей, да единовременно Я выслала Ему
еще 10 рублей. Между прочим, я неоднократно обращал внимание на то,
когда Государыня заговаривала про Алексея, Ее грустное лицо неуловимо
менялось. Оно делалось особенно ласковым и приветливым. Может быть, Она
потому так сильно любила Алексея, что Он был у Нее первым и
единственным, но, может быть, Она любила Его особенно болезненно еще и
потому, что боялась Его потерять каждую минуту. В последний раз
Государыня с Княжнами была в лазарете в середине февраля 1917 года, а
22 февраля началась уже «великая и безкровная». Княжна Гедройц вызвала
Государыню к телефону. – У телефона доктор Гедройц? – Да, Ваше
Величество. – Передайте всем Нашим раненым привет. Как они себя
чувствуют? – Больные волнуются за Вас и Вашу Семью, Ваше Величество. –
Передайте им Нашу сердечную благодарность. Пусть не волнуются. Все в
руке Божией. – Ваше Величество, офицеры Вашего лазарета просили меня
повергнуть к Вашим стопам чувство безпредельной своей преданности до
готовности пожертвовать для Вас и Вашей Семьи своей жизнью. – Еще раз
передайте им Мою благодарность. Нам это сейчас особенно дорого. До
свидания. Увидимся ли еще раз… Минута была тягостная. У княжны Гедройц
на глазах были слезы. На другой день Царская Семья была арестована.
Больше я Их не видел.
Семен Павлов — офицер пулеметной команды 10-го Кубанского пластунского батальона.
