Москва, 8 февраля — Наша Держава. Демократическая
форма правления самая сложная и самая затруднительная из всех известных
в истории человечества. Вот причина — почему эта форма повсюду была
преходящим явлением и, за немногими исключениями, нигде не держалась
долго, уступая место другим формам. И не удивительно. Государственная
власть призвана действовать и распоряжаться; действия ее суть проявления
единой воли, — без этого немыслимо никакое правительство. Но в каком
смысле множество людей или собрание народное может проявлять единую
волю?
форма правления самая сложная и самая затруднительная из всех известных
в истории человечества. Вот причина — почему эта форма повсюду была
преходящим явлением и, за немногими исключениями, нигде не держалась
долго, уступая место другим формам. И не удивительно. Государственная
власть призвана действовать и распоряжаться; действия ее суть проявления
единой воли, — без этого немыслимо никакое правительство. Но в каком
смысле множество людей или собрание народное может проявлять единую
волю?
К избежанию
и обходу всех этих затруднений изобретено средство править посредством
представительства, средство, организованное прежде всего и оправдавшее
себя успехом в Англии. Отсюда, по установившейся моде, перешло оно и в
другие страны Европы, но привилось с успехом, по прямому преданию и
праву, лишь в Американских Соединенных Штатах. Однако и на родине своей,
в Англии, представительные учреждения вступают в критическую эпоху
своей истории. Самая сущность идеи этого представительства подверглась
уже здесь изменению, извращающему первоначальное его значение.
и обходу всех этих затруднений изобретено средство править посредством
представительства, средство, организованное прежде всего и оправдавшее
себя успехом в Англии. Отсюда, по установившейся моде, перешло оно и в
другие страны Европы, но привилось с успехом, по прямому преданию и
праву, лишь в Американских Соединенных Штатах. Однако и на родине своей,
в Англии, представительные учреждения вступают в критическую эпоху
своей истории. Самая сущность идеи этого представительства подверглась
уже здесь изменению, извращающему первоначальное его значение.
Эта система
изменилась под влиянием того же рокового предрассудка о великом
значении общественного мнения, просвещаемого будто бы периодическою
печатью и дающего массе народной способность иметь прямое участие в
решении политических вопросов. Понятие о представительстве совершенно
изменило свой вид, превратившись в понятие о мандате или определенном
поручении. В этом смысле каждый избранный в той или другой местности
почитается уже представителем мнения, в той местности господствующего,
или партии, под знаменем этого мнения одержавшей победу на выборах, —
это уже не представитель от страны или народа, но делегат, связанный
инструкцией от своей партии.
изменилась под влиянием того же рокового предрассудка о великом
значении общественного мнения, просвещаемого будто бы периодическою
печатью и дающего массе народной способность иметь прямое участие в
решении политических вопросов. Понятие о представительстве совершенно
изменило свой вид, превратившись в понятие о мандате или определенном
поручении. В этом смысле каждый избранный в той или другой местности
почитается уже представителем мнения, в той местности господствующего,
или партии, под знаменем этого мнения одержавшей победу на выборах, —
это уже не представитель от страны или народа, но делегат, связанный
инструкцией от своей партии.
Эти
плачевные результаты всего явственнее обнаруживаются там, где население
государственной территории не имеет цельного состава, но заключает в
себе разнородные национальности. Национализм в наше время можно назвать
пробным камнем, на котором обнаруживается лживость и непрактичность
парламентского правления. Примечательно, что начало национальности
выступило вперед и стало движущею и раздражающею силою в входе событий
именно с того времени, как пришло в соприкосновение с новейшими формами
демократии. Довольно трудно определить существо этой новой силы и тех
целей, к каким она стремится; но несомненно, что в ней — источник
великой и сложной борьбы, которая предстоит еще в истории человечества, и
неведомо к какому приведет исходу. Мы видим теперь, что каждым
отдельным племенем, принадлежащим к составу разноплеменного государства,
овладевает страстное чувство нетерпимости к государственному
учреждению, соединяющему его в общий строй с другими племенами, и
желание иметь свое самостоятельное управление со своею, нередко мнимою,
культурой. И это происходит не с теми только племенами, которые имели
свою историю и, в прошедшем своем, отдельную политическую жизнь и
культуру, но и с теми, которые никогда не жили особою политическою
жизнью. Монархия неограниченная успевала устранять или примирять все
подобные требования и порывы и не одною только силой, но и уравнением
прав и отношений под одною властью. Но демократия не может с ними
справиться, и инстинкты национализма служат для нее разъедающим
элементом: каждое племя из своей местности высылает представителей — не
государственной и народной идеи, но представителей племенных инстинктов,
племенного раздражения, племенной ненависти и к господствующему
племени, и к другим племенам, и к связующему все части государства
учреждению. Какой нестройный вид получает в подобном составе народное
представительство и парламентское правление — очевидным тому примером
служит в наши дни австрийский парламент. Провидение сохранило нашу
Россию от подобного бедствия, при ее разноплеменном составе. Страшно и
подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар
— всероссийский парламент!
плачевные результаты всего явственнее обнаруживаются там, где население
государственной территории не имеет цельного состава, но заключает в
себе разнородные национальности. Национализм в наше время можно назвать
пробным камнем, на котором обнаруживается лживость и непрактичность
парламентского правления. Примечательно, что начало национальности
выступило вперед и стало движущею и раздражающею силою в входе событий
именно с того времени, как пришло в соприкосновение с новейшими формами
демократии. Довольно трудно определить существо этой новой силы и тех
целей, к каким она стремится; но несомненно, что в ней — источник
великой и сложной борьбы, которая предстоит еще в истории человечества, и
неведомо к какому приведет исходу. Мы видим теперь, что каждым
отдельным племенем, принадлежащим к составу разноплеменного государства,
овладевает страстное чувство нетерпимости к государственному
учреждению, соединяющему его в общий строй с другими племенами, и
желание иметь свое самостоятельное управление со своею, нередко мнимою,
культурой. И это происходит не с теми только племенами, которые имели
свою историю и, в прошедшем своем, отдельную политическую жизнь и
культуру, но и с теми, которые никогда не жили особою политическою
жизнью. Монархия неограниченная успевала устранять или примирять все
подобные требования и порывы и не одною только силой, но и уравнением
прав и отношений под одною властью. Но демократия не может с ними
справиться, и инстинкты национализма служат для нее разъедающим
элементом: каждое племя из своей местности высылает представителей — не
государственной и народной идеи, но представителей племенных инстинктов,
племенного раздражения, племенной ненависти и к господствующему
племени, и к другим племенам, и к связующему все части государства
учреждению. Какой нестройный вид получает в подобном составе народное
представительство и парламентское правление — очевидным тому примером
служит в наши дни австрийский парламент. Провидение сохранило нашу
Россию от подобного бедствия, при ее разноплеменном составе. Страшно и
подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар
— всероссийский парламент!
Да не будет!
