Москва, 11 февраля — Наша Держава(Артемий Ермаков). Ключевым
для понимания взглядов императора Николая I на собственную государственную
деятельность можно считать следующее его высказывание, обычно приводимое в
сокращении: «Здесь порядок, строгая, безусловная законность, нет умничанья и
противоречия, здесь все согласуется и подчиняется одно другому. Здесь никто не
повелевает прежде, чем сам не научится послушанию; никто не возвышается над
другими, не имея на то права; все подчиняется известной определенной цели; все
имеет свое значение, и тот же самый человек, который сегодня отдает мне честь с
ружьем в руках, завтра идет на смерть за меня!..
для понимания взглядов императора Николая I на собственную государственную
деятельность можно считать следующее его высказывание, обычно приводимое в
сокращении: «Здесь порядок, строгая, безусловная законность, нет умничанья и
противоречия, здесь все согласуется и подчиняется одно другому. Здесь никто не
повелевает прежде, чем сам не научится послушанию; никто не возвышается над
другими, не имея на то права; все подчиняется известной определенной цели; все
имеет свое значение, и тот же самый человек, который сегодня отдает мне честь с
ружьем в руках, завтра идет на смерть за меня!..
Я взираю на
целую жизнь человека как на службу, ибо всякий из нас служит, многие, конечно,
только страстям своим, а им-то и не должен служить солдат, даже своим наклонностям.
Почему на всех языках говорится: богослужение? Это не случайность, а вещь,
имеющая глубокое значение. Ибо человек обязан всецело, нелицемерно и безусловно
служить своему Богу. Отправляет ли каждый свою только службу, выпадающую ему на
долю – и везде царствуют спокойствие и порядок, и если бы было, по-моему, то
воистину не должно было бы быть в мире ни беспорядка, ни нетерпения никакой
притязательности».
целую жизнь человека как на службу, ибо всякий из нас служит, многие, конечно,
только страстям своим, а им-то и не должен служить солдат, даже своим наклонностям.
Почему на всех языках говорится: богослужение? Это не случайность, а вещь,
имеющая глубокое значение. Ибо человек обязан всецело, нелицемерно и безусловно
служить своему Богу. Отправляет ли каждый свою только службу, выпадающую ему на
долю – и везде царствуют спокойствие и порядок, и если бы было, по-моему, то
воистину не должно было бы быть в мире ни беспорядка, ни нетерпения никакой
притязательности».
Армейский
идеал служения Богу во имя порядка сопровождал деятельность Николая I до
последних дней его жизни. Спекулятивное понимание этой идеи до сих пор дает
возможность критикам николаевского самодержавия сводить ее к «тупому
солдафонству», оправдывающему всякое насилие верховной власти. Однако такое
толкование более чем однобоко. Понимание государственной и военной службы как
«богослужения», скорее, должно вызвать ассоциации с традиционным для
православного сознания представлением о верующем как о «воине Христове». Стоит
также отметить, что священное значение государственной службе, в которой должный
порядок торжествует над частными интересами, придавали практически все русские
самодержцы, начиная с Петра I (чьим продолжателем неоднократно заявлял себя
Николай) и заканчивая Павлом I и Александром I (чью память он глубоко чтил).
идеал служения Богу во имя порядка сопровождал деятельность Николая I до
последних дней его жизни. Спекулятивное понимание этой идеи до сих пор дает
возможность критикам николаевского самодержавия сводить ее к «тупому
солдафонству», оправдывающему всякое насилие верховной власти. Однако такое
толкование более чем однобоко. Понимание государственной и военной службы как
«богослужения», скорее, должно вызвать ассоциации с традиционным для
православного сознания представлением о верующем как о «воине Христове». Стоит
также отметить, что священное значение государственной службе, в которой должный
порядок торжествует над частными интересами, придавали практически все русские
самодержцы, начиная с Петра I (чьим продолжателем неоднократно заявлял себя
Николай) и заканчивая Павлом I и Александром I (чью память он глубоко чтил).
Интересно,
что субъективное отношение Николая I к идее торжества должного над личным порой
выглядело более чем сложным. «Странная моя судьба, – писал он. – Мне говорят,
что я – один из самых могущественных государей в мире, и надо бы сказать, что
все – то есть все, что позволительно, – должно бы быть для меня возможным, что
я, стало быть, мог бы по усмотрению быть там и делать то, что мне хочется. На
деле, однако, именно для меня справедливо обратное. А если меня спросят о
причине этой аномалии, есть только один ответ: долг! Да, это не пустое слово
для того, кто с юности приучен понимать его так, как я. Это слово имеет
священный смысл, перед которым отступает всякое личное побуждение, все должно
умолкнуть перед этим одним чувством и уступать ему, пока не исчезнешь в могиле.
Таков мой лозунг. Он жесткий, признаюсь, мне под ним мучительнее, чем могу
выразить, но я создан, чтобы мучиться».
что субъективное отношение Николая I к идее торжества должного над личным порой
выглядело более чем сложным. «Странная моя судьба, – писал он. – Мне говорят,
что я – один из самых могущественных государей в мире, и надо бы сказать, что
все – то есть все, что позволительно, – должно бы быть для меня возможным, что
я, стало быть, мог бы по усмотрению быть там и делать то, что мне хочется. На
деле, однако, именно для меня справедливо обратное. А если меня спросят о
причине этой аномалии, есть только один ответ: долг! Да, это не пустое слово
для того, кто с юности приучен понимать его так, как я. Это слово имеет
священный смысл, перед которым отступает всякое личное побуждение, все должно
умолкнуть перед этим одним чувством и уступать ему, пока не исчезнешь в могиле.
Таков мой лозунг. Он жесткий, признаюсь, мне под ним мучительнее, чем могу
выразить, но я создан, чтобы мучиться».
Понятие
«священного долга» в сознании императора было неразрывно связано и с понятием
святости закона, понимаемого им (как и его отцом Павлом I) не только как набор
правовых норм, но и как основа незыблемости самодержавной власти и
государственного устройства в целом. «Я желаю положить в основу
государственного строя и управления всю силу и строгость законов», – заявил он
уже накануне событий 14 декабря М.А. Балугьянскому, будущему руководителю II
(«законотворческого») отделения Его императорского величества канцелярии[7].
Упорядоченное законодательство, по мнению Николая I, должно было, во-первых,
олицетворять нерушимую преемственность политики правящей династии, начиная с
первых Романовых, во-вторых, обосновывать новую, особую роль государственного
аппарата и его сотрудников в различных сферах жизни имперских подданных, а в
третьих, дать этим подданным минимальные гарантии правосудия и защиты от
всякого (в том числе и аристократического, и бюрократического) «беззаконного»
произвола, подменявшего «царскую волю» или даже покушавшегося на нее.
Кодификация законодательства в 1832 году, как и стабилизировавшая курс рубля
денежная реформа 1839–1843 годов, были для Николая I важнейшими символами
выхода России из кризиса, общей победы сторонников традиционного порядка над
хаосом и произволом революционной анархии. Другими важными символами
установления порядка были для него создание официального государственного гимна
(1833), церемония освящения Александровской колонны (1834), провозглашение
министром С.С. Уваровым базовых принципов российского народного просвещения:
«Православие. Самодержавие. Народность», постройка, реставрация и
церемониальная демонстрация открытия ряда важнейших церковных и государственных
сооружений, памятников и архитектурных ансамблей.
«священного долга» в сознании императора было неразрывно связано и с понятием
святости закона, понимаемого им (как и его отцом Павлом I) не только как набор
правовых норм, но и как основа незыблемости самодержавной власти и
государственного устройства в целом. «Я желаю положить в основу
государственного строя и управления всю силу и строгость законов», – заявил он
уже накануне событий 14 декабря М.А. Балугьянскому, будущему руководителю II
(«законотворческого») отделения Его императорского величества канцелярии[7].
Упорядоченное законодательство, по мнению Николая I, должно было, во-первых,
олицетворять нерушимую преемственность политики правящей династии, начиная с
первых Романовых, во-вторых, обосновывать новую, особую роль государственного
аппарата и его сотрудников в различных сферах жизни имперских подданных, а в
третьих, дать этим подданным минимальные гарантии правосудия и защиты от
всякого (в том числе и аристократического, и бюрократического) «беззаконного»
произвола, подменявшего «царскую волю» или даже покушавшегося на нее.
Кодификация законодательства в 1832 году, как и стабилизировавшая курс рубля
денежная реформа 1839–1843 годов, были для Николая I важнейшими символами
выхода России из кризиса, общей победы сторонников традиционного порядка над
хаосом и произволом революционной анархии. Другими важными символами
установления порядка были для него создание официального государственного гимна
(1833), церемония освящения Александровской колонны (1834), провозглашение
министром С.С. Уваровым базовых принципов российского народного просвещения:
«Православие. Самодержавие. Народность», постройка, реставрация и
церемониальная демонстрация открытия ряда важнейших церковных и государственных
сооружений, памятников и архитектурных ансамблей.
Устойчивая
склонность Николая I к демонстративной церемониальности в самых различных
сферах государственной и общественной жизни трактовалась некоторыми его
современниками и многими позднейшими исследователями опять-таки как «торжество
формы над содержанием» и проявление «парадного формализма». Однако нельзя
отрицать положительного влияния подобных мероприятий на формирование
национального самосознания населения Российской империи, а также их вклада в
консолидацию общественного мнения по важнейшим политическим вопросам. Те же
задачи решали и усиливавшаяся с годами симпатия императора к медленному
внедрению русских народных (хотя порой и стилизованных) мотивов в
ориентированную на Запад культуру русской элиты, и его безусловная
приверженность к русскому языку как государственному, и его содействие
улучшению как статусного, так и материального положения Русской Православной
Церкви и ее духовенства на фоне планомерной государственной борьбы с унией,
расколом и безбожием. То, что историография позднее определит как «официальную
народность» или «казенный патриотизм», было для императора таким же личным,
глубоко осознанным выбором, как и ориентация на чрезвычайные методы управления
империей, последовательно реализованная им путем создания ряда высших
вневедомственных государственных учреждений, обладавших самыми широкими
полномочиями и группировавшихся вокруг собственной Его императорского
величества канцелярии.
склонность Николая I к демонстративной церемониальности в самых различных
сферах государственной и общественной жизни трактовалась некоторыми его
современниками и многими позднейшими исследователями опять-таки как «торжество
формы над содержанием» и проявление «парадного формализма». Однако нельзя
отрицать положительного влияния подобных мероприятий на формирование
национального самосознания населения Российской империи, а также их вклада в
консолидацию общественного мнения по важнейшим политическим вопросам. Те же
задачи решали и усиливавшаяся с годами симпатия императора к медленному
внедрению русских народных (хотя порой и стилизованных) мотивов в
ориентированную на Запад культуру русской элиты, и его безусловная
приверженность к русскому языку как государственному, и его содействие
улучшению как статусного, так и материального положения Русской Православной
Церкви и ее духовенства на фоне планомерной государственной борьбы с унией,
расколом и безбожием. То, что историография позднее определит как «официальную
народность» или «казенный патриотизм», было для императора таким же личным,
глубоко осознанным выбором, как и ориентация на чрезвычайные методы управления
империей, последовательно реализованная им путем создания ряда высших
вневедомственных государственных учреждений, обладавших самыми широкими
полномочиями и группировавшихся вокруг собственной Его императорского
величества канцелярии.
