Санкт-Петербург, 25 января — Наша Держава. Сегодня, в день тезоименитства Великой Княжны Татьяны Николаевны, вспомним об этой прекрасной и юной Царевне, жизнь которой должна была быть похожа на сказку, но в итоге её так рано, ужасно и жестоко оборвали.
Эта была девушка вполне сложившегося характера, прямой, честной и чистой натуры, в Ней отмечались исключительная склонность к установлению порядка в жизни и сильно развитое сознание долга. Она ведала, за болезнью матери, распорядками в доме, заботилась об Алексее Николаевиче и всегда сопровождала Государя на Его прогулках, если не было В. Долгорукова. Она была умная, развитая, любила хозяйничать, и в частности, вышивать и гладить белье.
Вторая жемчужина в «ожерелье дочерей» Повелителя одной шестой части Земли – России — появилась на свет в Петергофском дворце, 11 июня 1897 года в облаке нежного, зелено – сиреневого петербургского раннего лета, с его удивительными, молочно – серыми ночами – туманами. Казалось, большие глаза малышки вобрали в себя эти чарующие оттенки навсегда, и в юности выразительные серо-зеленые очи юной Цесаревны были самой главной «приметой» Её пленительного, запоминающегося облика…
Росла милая Княжна изысканно — просто, как и остальные Её Сестры – Великие Княжны: Ольга, Мария, Анастасия. Носила белоснежные кисейные платьица с разноцветными кушачками и матросские костюмчики, украшенные затейливой вышивкой, сделанной матерью — Императрицей, играла игрушками старшей сестры Ольги, с которой была необычайно дружна. Они вместе составляли «большую пару», как любовно называли Их в семье и среди родных.
Особенно любила подвижная, здоровая малышка – Цесаревна купание и игры на воздухе: серсо, катание на пони и громоздком велосипеде – тандеме – в паре с Ольгой, неторопливый сбор цветов и ягод. Из тихих домашних развлечений предпочитала — рисование, книжки с картинками, путанное детское вышивание — вязание и «кукольный дом». Она колола крохотные пальчики спицами, но только хмурилась, не плакала. С детства трепетно — внимательная к характерам дочерей Императрица – мать отмечала Её внешнюю сдержанность, задумчивость и спокойствие, при полной игре чувств и эмоций – внутри души.
На кукол же – фарфоровых, румянощеких красавиц в кружевных пелеринах и шелковых пышных платьях, малышка больше смотрела с восторгом, чем играла – так красивы они были! Перед зеркальным шкафом, где куклы в ряд сидели на полке, маленькая девочка могла стоять часами, замерев от восхищения. Когда мать доставала для Нее куклу и начинала осторожно показывать, как можно расчесывать ее волосы или сменить шляпку, подвижная озорница смотрела на нее с невольным испугом: вдруг хрупкое «фарфоровое дитя» выскользнет из взрослых рук и разобьется?! Но не кричала, а лишь пугливо прикасалась пальцами к материнским рукам, держащим сокровище. В ответ МамА только понимающе улыбалась, чуть покачивая золотистой головой, и звенели в такт Её красивым и легким движениям тонкие браслеты на запястьях и переливался жемчуг на шее.
Продолжая улыбаться, МамА начинала хлопотать вокруг кукольного чайного стола, Её ловкие руки в пене бледно – сиреневых, белых или кремовых кружев колдовали над крохотной, «детской» копией мейсенского фарфорового сервиза: чашками, сахарницей, молочником, крохотными, в полпальчика величиной, ложками, ведь кукол – барышень надо было непременно напоить чаем: они так проголодались, сидя в строгом, скучно — парадном шкафу!
МамА терпеливо доставала с полок почти всех кукол, обтряхивала их, поправляла слегка смятые шляпки и платья – роброны, и вскоре все они, фарфоровые дети, веселой и яркой компанией восседали за изысканно накрытым столом, где в крошечных чашках плескался малиновый сироп, а на резных тарелочках – лежали горками крошки ароматного печенья. На звон посуды и шум веселых разговоров прибегала старшая сестренка Ольга и, проворно сдернув с головы ленту, державшую шелковистые волосы, и всплеснув от восторга пухлыми ручками, тотчас принималась помогать матери и Танюше устраивать веселый кукольный праздник. […]
Она росла, менялись Её походка, движения, улыбка, манера одеваться — все больше было в них грации и мягкой женственности. Причудливо, чуть капризно, менялись ароматы Её духов, туалетной воды, сашэ, менялись альбомы и книги на Её столе в скромно опрятной, девичьей комнате, уставленной букетами ландышей, пионов и сирени с розами, но мало менялась Она сама, внутренняя, оставаясь все такой же чуть сдержанной, задумчиво – ласковой, приветливой и ровной со всеми, редко — плачущей или сердитой, опечаленной чем либо. Все страсти Её живой, одухотворенной натуры бушевали только внутри Нее. […]
А.А.Танеева – Вырубова трепетно вспоминала в своих великолепных мемуарах о Царской Семье: «Татьяна Николаевна была в мать — худенькая и высокая. Она редко шалила и сдержанностью и манерами напоминала Государыню. Она всегда останавливала сестер, напоминала волю матери, отчего они постоянно называли Её «гувернанткой». Родители, казалось мне, любили Её больше других. Государь говорил мне, что Татьяна Николаевна Ему сильно напоминает характером и манерами Государыню. Волосы у Нее были темные… Мне также казалось, что Татьяна Николаевна была очень популярна: все Её любили — и домашние, и учителя, и в лазаретах. Она была самая общительная и хотела иметь подруг». […]
И привычные тихие женские таланты были присущи Татьяне Николаевне в большей степени, чем сестрам. Анна Танеева писала, что, занимаясь рукоделием, Татьяна работала лучше других. У Нее были очень ловкие руки, Она шила себе и старшим сестрам красивые блузы, вышивала, вязала и великолепно причесывала мать, когда девушки — горничные отлучались на выходные.
Можно с уверенностью сказать, что, если бы жизнь Царской семьи не прервалась так рано, Татьяна Николаевна никак не смогла бы найти полное применение своим силам и талантам только в семье, так как это была натура очень деятельная, живая, активная. Домашний уклад, который, несомненно, в собственной Её обители был бы подчинен Татьяне и управляем Ею, не смог бы завладеть огненной душой Её настолько, чтобы она не вышла за семейный порог! […]
Сохранились некоторые письма Княжны Татьяны (1916 годов). Отрывки, кусочки, полу — цитаты… Больно щемит сердце, когда вчитываешься в них. Ей, милой красавице – Цесаревне, близко к сердцу принимающей все беды родной земли и любимой Семьи остается жить чуть менее двух лет. У Нее за плечами немалый духовный опыт: зарево мятежа 1905 года, убийство премьер – министра Петра Аркадьевича Столыпина в зале Киевского оперного театра, произошедшее прямо на Ее глазах в 1911 году, острый кризис болезни брата Алексея в Спале, едва не унесший его жизнь и до основания потрясший нервы и сердце любимой МамА.
Ей, тихой «Царевне Царскоселья», «розе Петергофа» вроде бы и нечего сказать людям — настолько чистой и однообразной кажется Ее Жизнь, но и слишком многое может Она сказать им, ибо все пережитое пропускает через сердце. Больше полусотни раненных умерло на Её руках в Царскосельском лазарете. Но прежде всего тепло своей души Она несет родителям, безмерно любимым Ею людям:
1916 год. Рождество: «Моя безценная, дорогая МамА, я молюсь, чтобы Бог помог сейчас вам в это ужасное, трудное время. Да благословит и защитит Он вас от всего дурного, мой милый ангел, МамА …. «.
Новый , 1917-й, страшный для Семьи, год: «Моя милая МамА, я надеюсь, что Господь Бог благословит этот Новый год и он будет счастливее, чем прошедший. И что он, может быть, принесет мир и конец этой кошмарной войне. И я надеюсь, дорогая, что ты будешь лучше себя чувствовать».
Увы, желание Великой Княжны Татьяны не сбылось. Трагический, легендарный 1917 год принес бедствия неизмеримые и непредсказуемые. А если бы их не было? Если бы… Тогда, Татьяна Николаевна, скорее всего, заняла бы не последнее место при любимом брате — Цесаревиче в управлении государством. Ее деятельный ум, энергия, щедрое сердце располагали к этому всецело.
Не случайно, именно в Ее переписке с близкими, уже из заточения в Тобольске и Екатеринбурге мы найдем рассуждения о переживаниях Родины. Вот строки из письма Великой Княжны Татьяны Николаевны, подруге — фрейлине Маргарите Хитрово:
«Как грустно и неприятно видеть теперь солдат без погон, и нашим стрелкам тоже пришлось снять. Так было приятно раньше видеть разницу между нашим и здешним гарнизонами. Наши — чистые с малиновыми погонами, крестами, а теперь и это сняли. Нашивки тоже. Но кресты, к счастью, еще носят. Вот подумать, проливал человек свою кровь за Родину, за это получал награду, за хорошую службу получал чин, а теперь что же? Те, кто служил много лет, их сравняли с молодыми, которые даже не были на войне. Так больно и грустно все, что делают с нашей бедной Родиной, но одна надежда, что Бог так не оставит и вразумит безумцев».
Не вразумил, увы! Но вернемся немного назад… К началу войны 1914 года. Когда началась Первая мировая война, Великой Княжне Татьяне исполнилось семнадцать лет. Через несколько недель после начала войны Великая Княжна Татьяна выступила инициатором создания в России «Комитета Ее Императорского Высочества Великой Княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий».
Еще одна деятельность, которой Великая Княжна Татьяна Николаевна самоотверженно отдавала все свои силы, — это работа медицинской сестры.
С. Я. Офросимова вспоминала: «Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моем идеале, мне бы нужно было только написать портрет Великой Княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию Ее, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: «Вот сестра милосердия»». Во время войны, сдав сестринские экзамены, старшие Княжны работали в Царскосельском госпитале.
Отличность Татьяны от сестер, Ее некое духовное старшинство проявлялись, пожалуй, даже в мелочах. В выборе книг и музыки (Она любила (вместе с сестрою Ольгой) мемуары Наполеона, пьесы Ростана, записки Екатерины Второй и «Путешествие на корабле «Бигль» Ч. Дарвина, «Айвенго» В. Скотта, серьезные духовные книги, — к примеру, Житие Серафима Саровского» — стихотворения Пушкина, часто наизусть читала «Евгения Онегина», с увлечением играла на рояле Чайковского и Рахманинова, Грига и Шопена – прим. автора) и в отношении к простым, самым заурядным, явлениям жизни:
«Обе младшие и Ольга ворчат на погоду, — рассказывает в письме Александра Феодоровна, — всего четыре градуса, они утверждают, будто видно дыхание, поэтому они играют в мяч, чтобы согреться, или играют на рояле, Татьяна спокойно шьет».
Будучи еще совсем в юных летах, задумчивая Великая Княжна уже весьма критично и верно оценивала свое внутреннее состояние, все свои просчеты и ошибки: «Может быть, у меня много промахов, но, пожалуйста, прости меня.» (письмо к матери от 17 января 1909 года).
«16 июня 1915 года. Я прошу у тебя прощения за то, что как раз сейчас, когда тебе так грустно и одиноко без ПапА, мы так непослушны. Я даю тебе слово, что буду делать все, чего ты хочешь, и всегда буду слушаться тебя, любимая.» – винится Татьяна в другом письме перед горячо любящей матерью.
«21 февраля 1916 года. Я только хотела попросить прощения у тебя и дорогого ПапА за все, что я сделала вам, мои дорогие, за все беспокойство, которое я причинила. Я молюсь, чтобы Бог сделал меня лучше…»
За эти тихие, искренние молитвы Ей , несомненно, прощалось все. И родители, и брат, и сестры любили Ее беззаветно, а шалун Алексей, в отсутствие матери, затихал и укладывался спать лишь тогда, когда в комнату входила Татьяна. Ни старшая, снисходительная и ласковая Ольга, ни балующая Его нещадно Мария, ни «сердечный дружок по проказам» чаровница Настенька не имели на него столь очевидного, незаметного, домашнего влияния, как молчаливая вторая сестра, хотя всех своих «хранительных сестер – нянюшек» Алексей — боготворил. […]
В тот последний свой день они встали в девять утра. Как всегда, собрались в комнате отца и матери и вместе — негромко молились, но духовных песен не пели. В 10 часов утра сели пить чай. Как обычно, пришел Юровский с проверкой и неожиданно принес молоко и яйца для Алексея. Он хотел, чтобы у них было хорошее настроение в этот последний их полный день. Он все рассчитал верно. Александра Феодоровна благодарила, улыбаясь. На прогулке в тот день Они были час, как обычно: полчаса перед обедом и после. По сообщениям охраны, гуляли только Император и Великие Княжны, Цесаревич Алексей с Императрицей — матерью отдыхали в комнате.
Еще строки записей в дневнике Государыни. Последние.
«16 июля, вторник. Серое утро, позднее вышло милое солнышко. Бэби слегка простужен. Все ушли на прогулку на полчаса, утром. Ольга и я принимали лекарство. Татьяна читала духовное чтение. Когда они ушли, Татьяна осталась со мной, и мы читали книгу пророка Авдия и Амоса… В восемь часов — ужин. Играли в безик с Н. В 10 – 30 – кровать.Температура воздуха -15 градусов.»
Она помолилась перед сном и в 11 часов ночи свет в их комнате погас. Девочки и Алексей уже спали… Там, в мудрой и старой библейской книге, прочитанной Татьяной перед самою гибелью, есть странные, грозные, вещие слова. Вот они:
«И пойдет царь их в плен, он и князья его вместе с ним, говорит Господь… о хотя бы ты, как орел поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда я низрину тебя, говорит Господь…»
Случайно ли Она выбрала для своего последнего дня именно эти страницы? Или правда то, что ничего случайного нет на свете?… Она тоже – понимала, предчувствовала, знала?! Бог весть!
Их всех разбудят в четыре утра. Сведут по лестнице вниз. В той лестнице будет ровно двадцать три ступени.
Еще двадцать три мгновения жизни. Или нет, больше. Ведь Татьяне не повезло так, как Ее старшей сестре, Ольге. Она умерла не сразу. […] Отползая в угол комнаты, ошеломленная, оглушенная выстрелами и всем увиденным ужасом, Она закрывала руками и телом израненных сестренок – Марию и Настеньку. Но не спасла. Они тоже были насквозь проколоты штыками.. В земном измерении такая страшная гибель длится – Вечность, во Вселенском масштабе, быть может — миг… Я молю Бога, чтобы страшный миг поскорее закончился… Где — то там, перед законом Небес, дыханием Вселенной, они теперь — все вместе… А над городом, в звенящей пустоте черной ночи, вперемешку с артиллерийской канонадой наступающих белых плывет жар позднего, короткого сибирского лета… Последнего лета Царственной Семьи.
Читать по теме: Вторая дочь. Памяти цесаревны Татьяны
