Москва, 26 декабря — Наша Держава (Игорь Евсин). К сожалению, долгое сокрытие правды о первом русском Царе — Помазаннике Божием Иоанне Грозном и
подмена правды злобной фальсификацией нанесло громадный ущерб многим
поколениям русских людей, напитав их умы ложью, которая очень и очень
трудно покидает сознание. Велика здесь вина исторической науки, которая
от В.Н. Татищева, М.М. Щербатова и, особенно, Н.М. Карамзина, и его
последователей, из поколения в поколение извращала образ и дела
Грозного, его несомненные заслуги в становлении и укреплении единой
Российской державы, как оплота Вселенского Православия.
подмена правды злобной фальсификацией нанесло громадный ущерб многим
поколениям русских людей, напитав их умы ложью, которая очень и очень
трудно покидает сознание. Велика здесь вина исторической науки, которая
от В.Н. Татищева, М.М. Щербатова и, особенно, Н.М. Карамзина, и его
последователей, из поколения в поколение извращала образ и дела
Грозного, его несомненные заслуги в становлении и укреплении единой
Российской державы, как оплота Вселенского Православия.
Знаменитому церковному историку Н.Д. Тальбергу принадлежат слова, что
Карамзин, чья «История» легла в основу всех официальных версий той
бурной эпохи, буквально ненавидел Иоанна Грозного. Какой же
объективности, спрашивается, можно ждать от такого исследователя?! А
ведь Карамзину продолжают внимать без оглядки и по сей день, не понимая,
что его «История» более тяготеет к художественной интерпретации, чем к
точному и беспристрастному историческому анализу, как это верно подметил
литературовед И.И. Векслер.
Карамзин, чья «История» легла в основу всех официальных версий той
бурной эпохи, буквально ненавидел Иоанна Грозного. Какой же
объективности, спрашивается, можно ждать от такого исследователя?! А
ведь Карамзину продолжают внимать без оглядки и по сей день, не понимая,
что его «История» более тяготеет к художественной интерпретации, чем к
точному и беспристрастному историческому анализу, как это верно подметил
литературовед И.И. Векслер.
Доказывая вышеназванный тезис, кандидат богословских наук Михаил
Ефимов в своей работе «Карамзинская нелепа» («Русский вестник»
23.01.2005) в частности пишет: «Начнем с того, где возник замысел
написания «Истории». В начале великой по своим злодеяниям французской
революции 1789-92 гг. Карамзин оказывается в Западной Европе. …Тесно
сближается с владыками дум эпохи Просвещения и гуманизма, т. е. того
времени, когда европейские народы начали изменять христианским
ценностям, когда вместо Бога во главу всего был поставлен человек с его
страстями и пороками, когда образованные сословия ринулись в масонские
ложи и оккультные общества…
Ефимов в своей работе «Карамзинская нелепа» («Русский вестник»
23.01.2005) в частности пишет: «Начнем с того, где возник замысел
написания «Истории». В начале великой по своим злодеяниям французской
революции 1789-92 гг. Карамзин оказывается в Западной Европе. …Тесно
сближается с владыками дум эпохи Просвещения и гуманизма, т. е. того
времени, когда европейские народы начали изменять христианским
ценностям, когда вместо Бога во главу всего был поставлен человек с его
страстями и пороками, когда образованные сословия ринулись в масонские
ложи и оккультные общества…
Карамзину для написания и издания огромного труда необходимо было
заручиться высочайшим благословением, т. е. дозволением Императора. Ради
этого хитрому масону должно было играть роль верноподданного
гражданина. Однако на исходе 18-го века Император Павел I получил
извещение об участии Карамзина в якобинстве. /Название Якобинец
происходит от имени Иаков, Яков, англ. Якоб. Якобинство — французская
масонская ложа, возникшая в доминиканском монастыре святого апостола
Иакова, англ. Якоба. Эта ложа произвела политическое движение по
свержению французской монархии, революционное якобинство – авт./
заручиться высочайшим благословением, т. е. дозволением Императора. Ради
этого хитрому масону должно было играть роль верноподданного
гражданина. Однако на исходе 18-го века Император Павел I получил
извещение об участии Карамзина в якобинстве. /Название Якобинец
происходит от имени Иаков, Яков, англ. Якоб. Якобинство — французская
масонская ложа, возникшая в доминиканском монастыре святого апостола
Иакова, англ. Якоба. Эта ложа произвела политическое движение по
свержению французской монархии, революционное якобинство – авт./
Над злоумышленником /якобинцем Карамзиным/ нависла грозная туча
государственных репрессий, что объясняет пометку в его записной книжке:
«Если провидение пощадит меня, если не случится того, что ужаснее
смерти, т. е. ареста, займусь историей». Провидение пощадило литератора,
но тот не пощадил своих читателей, отравляя их умы ядом якобинских
инсинуаций…
государственных репрессий, что объясняет пометку в его записной книжке:
«Если провидение пощадит меня, если не случится того, что ужаснее
смерти, т. е. ареста, займусь историей». Провидение пощадило литератора,
но тот не пощадил своих читателей, отравляя их умы ядом якобинских
инсинуаций…
В связи с этим один из исследователей Карамзина кандидат богословских
наук Михаил Ефимов замечает: «Надобно добавить столь устойчивую в
определенных кругах славу Карамзина как неисправимого якобинца. В
царской семье ее носителем был цесаревич Константин». Указанный младший
брат Александра I категорически возражал против публичного обсуждения и
осуждения деяний Иоанна IV, что наносит удар по престижу царской власти.
Он так отзывался о 9-м томе Карамзина: «Книга его наполнена якобинскими
поучениями, прикрытыми витиеватыми фразами». Цесаревич не был одинок в
своих воззрениях на труд Карамзина: сам автор сетует брату Василию
Михайловичу, что публика реагирует на «Историю» неоднозначно. Кто ж
восторгался Карамзиным и его творением? Декабристы, разрушители
Российской Империи…»
наук Михаил Ефимов замечает: «Надобно добавить столь устойчивую в
определенных кругах славу Карамзина как неисправимого якобинца. В
царской семье ее носителем был цесаревич Константин». Указанный младший
брат Александра I категорически возражал против публичного обсуждения и
осуждения деяний Иоанна IV, что наносит удар по престижу царской власти.
Он так отзывался о 9-м томе Карамзина: «Книга его наполнена якобинскими
поучениями, прикрытыми витиеватыми фразами». Цесаревич не был одинок в
своих воззрениях на труд Карамзина: сам автор сетует брату Василию
Михайловичу, что публика реагирует на «Историю» неоднозначно. Кто ж
восторгался Карамзиным и его творением? Декабристы, разрушители
Российской Империи…»
Приведем здесь и более обширную цитату Михаила Ефремова из его статьи «Карамзинская нелепа».
Итак, о масонстве Карамзина Михил Ефремов пишет следующее: «В
карамзинском труде, как в прогоревшем костре, под монархическим пеплом
таился огонь свобод республиканских. В этой связи попечитель московского
учебного округа Голенищев-Кутузов в августе 1810 года обратился к
министру просвещения Разумовскому с предупреждением об опасности,
исходящей от новоявленного историографа. Он писал, что сочинения
Карамзина наполнены ядом якобинства и вольнодумства, источают безначалие
и безбожие, что сам он метит в первые консулы и что давно пора его
запретить и уж никак не награждать. Вскоре после этого Голенищев-Кутузов
сообщал Его Величеству, что Карамзин — французский шпион. Припомним
тут, где родилась идея «Истории». Из всего вышеизложенного видно, что
пресловутый сочинитель явился одним из главных идеологов и вдохновителей
декабристского восстания и, стало быть, все злодеяния мятежников, в том
числе и убийство Милорадовича, славного героя Отечественной войны,
тяжким камнем лежат на совести того, кого при дворе называли негодяем…
карамзинском труде, как в прогоревшем костре, под монархическим пеплом
таился огонь свобод республиканских. В этой связи попечитель московского
учебного округа Голенищев-Кутузов в августе 1810 года обратился к
министру просвещения Разумовскому с предупреждением об опасности,
исходящей от новоявленного историографа. Он писал, что сочинения
Карамзина наполнены ядом якобинства и вольнодумства, источают безначалие
и безбожие, что сам он метит в первые консулы и что давно пора его
запретить и уж никак не награждать. Вскоре после этого Голенищев-Кутузов
сообщал Его Величеству, что Карамзин — французский шпион. Припомним
тут, где родилась идея «Истории». Из всего вышеизложенного видно, что
пресловутый сочинитель явился одним из главных идеологов и вдохновителей
декабристского восстания и, стало быть, все злодеяния мятежников, в том
числе и убийство Милорадовича, славного героя Отечественной войны,
тяжким камнем лежат на совести того, кого при дворе называли негодяем…
Карамзин как участник мировой закулисы поставил перед собой цель,
которую Смирнов описывает так: «Вразумить живущих и царствующих уроками
истории, опричниной грохнуть по аракчеевщине. Надобно было собрать для
этого и надлежащие мысли, не мысли даже (они давно были выстраданы), а
слова, формулировки, такие оценки прошлых событий и лиц, которые
помогали бы современникам бороться с самовластьем нынешним, тутошним».
Отсюда видно, что если главная идея первых восьми томов «Истории» —
противостояние вечевого народовластия и княжеского правления, то замысел
отдельно взятого девятого тома в том, чтобы «опричниной грохнуть по
аракчеевщине».
которую Смирнов описывает так: «Вразумить живущих и царствующих уроками
истории, опричниной грохнуть по аракчеевщине. Надобно было собрать для
этого и надлежащие мысли, не мысли даже (они давно были выстраданы), а
слова, формулировки, такие оценки прошлых событий и лиц, которые
помогали бы современникам бороться с самовластьем нынешним, тутошним».
Отсюда видно, что если главная идея первых восьми томов «Истории» —
противостояние вечевого народовластия и княжеского правления, то замысел
отдельно взятого девятого тома в том, чтобы «опричниной грохнуть по
аракчеевщине».
Помилуйте! Налицо политический заказ и абсолютная ангажированность
автора. О какой исторической науке, о каких беспристрастных и
объективных изысканиях тут можно говорить? Как могут некоторые из нас,
православных, ссылаться на эту якобинскую белиберду в вопросах, столь
актуальных для современной Церкви? Совершенно очевидно, что Карамзин в
работе над девятым томом заботился не об исторической правоте, но о том,
чтобы грохнуть, уколоть, растоптать идеологического противника. Говоря о
могучем союзе Карамзина и революционеров, Смирнов указывает на
подоплеку девятого тома: «С Тацитом сравнивали историографа и будущие
декабристы, прозорливо угадав смысл его поучений». Здесь следует
напомнить читателю, что Тацит — это историк Древнего Рима накануне его
падения (476 г.). Называя своего соратника этим именем, бунтовщики
намекали на скорое ниспровержение царизма.
автора. О какой исторической науке, о каких беспристрастных и
объективных изысканиях тут можно говорить? Как могут некоторые из нас,
православных, ссылаться на эту якобинскую белиберду в вопросах, столь
актуальных для современной Церкви? Совершенно очевидно, что Карамзин в
работе над девятым томом заботился не об исторической правоте, но о том,
чтобы грохнуть, уколоть, растоптать идеологического противника. Говоря о
могучем союзе Карамзина и революционеров, Смирнов указывает на
подоплеку девятого тома: «С Тацитом сравнивали историографа и будущие
декабристы, прозорливо угадав смысл его поучений». Здесь следует
напомнить читателю, что Тацит — это историк Древнего Рима накануне его
падения (476 г.). Называя своего соратника этим именем, бунтовщики
намекали на скорое ниспровержение царизма.
Многие здравомыслящие люди дореволюционной России осудили и отвергли
тайный умысел Карамзина, отчего на памятнике ему, установленном в 1911
году, обретались лишь первые восемь томов «Истории». Девятый том,
возводящий напраслину на русского царя, оказался непризнанным…»
тайный умысел Карамзина, отчего на памятнике ему, установленном в 1911
году, обретались лишь первые восемь томов «Истории». Девятый том,
возводящий напраслину на русского царя, оказался непризнанным…»
Но как бы там ни было, дело Карамзина продолжается не олько врагами
России, но и дипломированными историками, совершенно не берущими в
расчет, что его «История Государства Российского» — это больше
художественная интерпретация, чем беспристрастный исторический труд.
России, но и дипломированными историками, совершенно не берущими в
расчет, что его «История Государства Российского» — это больше
художественная интерпретация, чем беспристрастный исторический труд.
А ведь кажется, чего проще убедиться в этом, прочитав в авторском
предисловии Карамзина к к своему труду такие слова «… и вымыслы
нравятся, но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать,
что они истина».
предисловии Карамзина к к своему труду такие слова «… и вымыслы
нравятся, но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать,
что они истина».
При этом скажем еще, что даже Карамзин, сцепив зубы признавал, что
«Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти…
Народ… чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы,
нашего гражданского образования».
«Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти…
Народ… чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы,
нашего гражданского образования».
Русская историческая наука, конечно же не состоит из одниз
карамзиных. Праведность первого русского Царя доказана трудами Б.Д.
Грекова, П.С. Садикова, И.И. Полосина, С.Б. Веселовского и других
честных историков на основе множества фактов и документов эпохи Иоанна
IV. Все эти источники однозначно говорили, что Грозный был великим и
мудрым правителем, искусным дипломатом и полководцем, тонким и
дальновидным политиком. Все его дела и поступки диктовались только
интересами русской державы и православного благочестия.
карамзиных. Праведность первого русского Царя доказана трудами Б.Д.
Грекова, П.С. Садикова, И.И. Полосина, С.Б. Веселовского и других
честных историков на основе множества фактов и документов эпохи Иоанна
IV. Все эти источники однозначно говорили, что Грозный был великим и
мудрым правителем, искусным дипломатом и полководцем, тонким и
дальновидным политиком. Все его дела и поступки диктовались только
интересами русской державы и православного благочестия.
При чем об этом говорят не только русские историки. Очень важно
сказать, что писал современник Иоанна Грозного немец Герберштейн: «Тому,
кто занимается историей его царствования тем более должно казаться
удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к
нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая прочими государями
только посредством снисходительности и ласки. Причем должно заметить,
что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже
высказывал во время войны невероятную твердость при защите и охране
крепостей, а перебежчиков вообще очень мало. Много напротив, нашлось во
время этой войны таких, которые предпочли верность князю даже с
опасностью для себя, величайшим наградам».
сказать, что писал современник Иоанна Грозного немец Герберштейн: «Тому,
кто занимается историей его царствования тем более должно казаться
удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к
нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая прочими государями
только посредством снисходительности и ласки. Причем должно заметить,
что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже
высказывал во время войны невероятную твердость при защите и охране
крепостей, а перебежчиков вообще очень мало. Много напротив, нашлось во
время этой войны таких, которые предпочли верность князю даже с
опасностью для себя, величайшим наградам».
Русский народ – это вам не Карамзин, не его последователи и даже не
знаменитые, ученейшие историки. Его не обманешь ни подложными
летописями, ни историческими трудами, которые пишутся умнейшими людьми
России, к которым относится и сам Карамзин. Русский народ воспел Иоанна
Грозного, как Богом посланного Царя во множестве песен, былин и
сказаний. Об этом говорят сборники народного творчества П. Киреевского,
П. Рыбникова, А. Гильфердинга, А. Маркова, А. Григорьева, Н. Ончукова,
С. Шамбинаго и Петра Вейнберга. Русский народ безошибочно увидел в
Грозном Царе своего великого Государя, беспощадного к врагам Отечества и
заботливого радетеля о родной земле и людском благе. В народное
сознание Иоанн IV вошел умным, проницательным, храбрым и справедливым,
т.е. наделенными всеми лучшими человеческими качествами, которые так
настойчиво отрицали в нем политические враги Царя при жизни и их
«преемники в веках».
