Санкт-Петербург, 25 февраля — Наша Держава. Дискуссия о пролетарской любви. На столбцах коммунистической «Правды». Десятки писем пролетарской молодёжи обоего пола. Бытовая картина развёртывается неприглядная, под час прямо жуткая. Товарищи-женщины жалуются — житья нет от коммунистического сладострастия «партийцев».
Отказываться не смей: прослывёшь «мещанкой», и тогда беда — исключат из комсомола, выгонят из вуза.
«Я перенесла аборт и не успела оправиться» — пишет одна комсомолка — «как новое требование: «если ты не хочешь сходиться, значит, ты не наша и не можешь быть комсомолкой». Что делать? Я так боюсь интриг».
«Товарищи не признают продолжительной связи» — жалуется студентка Рубцева — «это, дескать, скучно; название жена, муж — мещанство. Один товарищ, у которого были жёны везде, где он служил, на мой вопрос, можно ли так жить, заявил мне: «ты молода и не понимаешь, что хорошо и правильно: с одной женщиной я связан психологически, с другой — физически, а к третьей я питаю то и другое чувство вместе». Другой партиец предложил мне провести с ним одну ночь, ссылаясь на то, что жена его больна. На мой отказ, обругал меня дурой-мещанкой, которая не понимает коммунистической точки зрения на половые отношения и подходит к ним как обывательница».
А случись беременность — партиец норовит в кусты, да ещё и издевается.
«Странно — недоумевает студентка Сергеева — если беременна работница или крестьянка, для всех это нормальное явление, а забеременеет студентка — беда. Общественное мнение против ней. Оно открыто хохочет. Президиум, ячейка и другие общественные организации начинают коситься. Высшие инстанции с досадой, читают нотации, считая, что данный экземпляр взялся не за своё дело; у них господствует странный взгляд — или учиться или рожать».
Товарищи мужчины оправдываются.
Одни просто отругиваются: комсомолки, мол, «не институтки», сами «не желают заковать себя в цепи целомудрия».
По мнению товарища, подписавшегося псевдонимом Рыжий, пролетарские женщины даже недостаточно податливы. Это он говорит, «будучи практиком».
Он жалуется, что «нужно не менее полумесяца стрелять, дабы ошеломить и обмануть».
По мнению Рыжего, полмесяца срок невозможно долгий: советское строительство не может мириться с такой непроизводительной тратой времени.
Товарищ Артецкий полагает, что напрасно товарищи-женщины такого высокого мнения о себе: «на службе они — друзья, ну, а в личной жизни коммунист стреляет за безпартийной».
Но некоторые товарищи мужчины стараются глубже разобраться в вопросе.
«Да, мы скоты» — прямо заявляют некоторые из них — «но почему скоты? Потому что не обезпечены, средств нет, а порой и хлеба нет».
Но какая связь между отсутствием средств и пролетарской любовью?
С точки зрения советских берендеев — самая непосредственная: «развлечься хочется, а одно у нас развлечение — половая связь. Она — безплатна, она — перед нами».
Товарищ Заферман по этому поводу пускается в философию.
«Отношения между полами у нас представляют груду обломков. Но в том и заслуга наша, что мы старые понятия превратили в груду обломков. Было бы грубой ошибкой забывать революционную роль так называемой распущенности. В первые годы революции надо было не просто бороться с мещанством, а издеваться над ним, надо было во всём противопоставлять себя старому, делать «всё наоборот».
А товарищ Брудный подводит под «революционную распущенность» социалистический фундамент.
«Какой у нас строй» — говорит он — «строй систематического разрушения частной собственности, а современные половые отношения не что иное, как глубокое отражение экономических отношений в нашей стране. Современный быт молодёжи — это революционная ломка половых отношений, возникших на основе частной собственности. Девушка, которая губит молодость во имя предрассудков прошлого и хранит себя для будущего мужа-собственника, конечно, мещанка».
Таким образом, товарищи мужчины находят политическое и социологическое оправдания «революционной распущенности».
Но не все так думают — надо правду сказать.
Некоторые полагают, что «художественный безпорядок в области половых отношений надо ликвидировать».
И во всяком случае каким-нибудь образом этот вопрос урегулировать.
Даже меры необходимые предлагают.
Один предлагает устроить при высших учебных заведениях… ясли для новорожденных.
Удобно и практично: пролетарский вуз и при нём пролетарские ясли.
Другой полагает нужным дела товарищей, слишком усердствующих по части революционной распущенности, рассматривать в публичных собраниях соответствующих организаций.
Со стыдом, конечно, считаться не приходится, ибо, что такое стыд, как не буржуазный предрассудок?
Третий полагает «дать молодёжи половую грамотность». Четвёртый, врач по профессии, находит нужным «вопросы половой жизни обсуждать в школах 2 ступени (средние) и кроме того, издать и широко распространить специальные брошюры, содержащие рекомендацию лучших мер против зачатия».
А товарищу Элину пришла совсем счастливая мысль — ввести налог на бездетных, долженствующий идти на содержание чужих детей.
Он даже выработал примерную схему этого налога: 2-3% заработка, прогрессивно-подоходный принцип не облагается — всё честь-честью.
«Правда» печатает извлечения из этих писем, не комментируя их.
Она, может быть, довольна результатами дискуссии.
Дискуссия показала, что пролетарская молодёжь видит в половой распущенности не только единственное «развлечение», но и единственное завоевание «великого Октября».
Завоевание безспорное.
По материалам газеты «Возрождение» №7 от 9 июня 1925 года, с. 3
На фото картина художника И.А. Владимирова «Некому защитить», 1921 г.
