Москва, 30 июля – Наша Держава (Алексей Кутало). Генерал американской армии — Алексей Александрович Киселёв награждён высшей наградой США — орденом Серебряная Звезда, пройдя 200 километров, выбираясь из джунглей Вьетнама, где он спасал пилотов сбитого бомбардировщика . Родился в Эстонии, в дворянской семье Киселёва Александра Николаевича, священника из русской дворянской семьи графов Киселёвых. Потомок Рюрика по линии бабушки Анастасии Шаховской.
Окончил Колумбийский университет. В армию США Алексей Киселев попал по призыву. Служил в десантных войсках, был специалистом по войне в джунглях, в лагере Гулик в Панаме прошел школу американских рейнджеров. Занимался дальней военной разведкой. Воевал во Вьетнаме, Гренаде.
В 1992 г. взял отпуск и уехал воевать в Приднестровье, воевал за Россию, как и мечтал всегда, на передовой линии, в казачьих формированиях. В 1991 г. его родители вернулись в Россию. В мае 1999 г. бригадный генерал Киселёв ушёл в отставку, в связи с тем что его дивизию собирались отправить на Балканы и он не хотел воевать против братьев по вере. Он жил в Калифорнии, а ныне живёт в Красноярске, помогает школам и кадетским корпусам.
Его отец — протопресвитер Александр Киселёв, в молодости служил в Эстонии, и в алтаре ему прислуживал мальчик Алёша Редигер — ставший в последствии Патриархом Московским и всея Руси — Алексием II.
Вот несколько его высказываний о России и Армии:
– Приднестровье, так же как, скажем, Калининград, с военной точки зрения, лакомый кусочек, и отдавать его ни в коем случае нельзя. Поэтому мне непонятна точка зрения Москвы, которая не соблюдает здесь русские интересы.
– Я считаю, в России есть прекрасные генералы, которые честно выполняют свой долг, и они могли бы успешно завершить войну в Чечне — при одном условии: что бы им не мешали правительственные чиновники. В России много предателей, которым выгодна чеченская война, и они делают всё для того, что бы эта гнойная рана подольше не заживала.
– А пока я вижу, всё делается для того, чтобы Армию российскую уничтожить, чтобы в конце концов, враг пришёл и взял нас голыми руками — я не могу этого понять; я ещё ни разу в жизни не встречал таких правителей, которые бы уничтожали свой собственный народ и свою Армию, — это за пределами человеческого разума.
— Патриарх сам заметил меня. А вот в 1988-м его охранники действительно могли бы под белы ручки вывести. Я тогда на 1000-летие крещения Руси приезжал, отыскал крестную свою тетю Раю, которая когда-то на каторжных работах часть жизни провела в Норильлаге, она и подвигла на встречу с тогда еще митрополитом Алексием. Представляете: проповедь, кордон мощный, а я — вкруг алтаря и — к нему! Не знаю уж, как осмелился, но шепнул: Киселев, мол, Алексей Александрович. Он, конечно, заволновался: «Неужто батюшки Александра сын?!» (он ведь, тогда еще мальчик Алеша, в эстонском приходе у папы служил пономарем или алтарником). Письмо написал отцу, благословил возвращение на Родину. Так лет 12 назад родители перебрались в Москву. В Донском монастыре выделили им небольшую приемную, спальню, по соседству штаб-квартиру Свято-Серафимовского фонда устроили, который теперь ведет моя сестра Милица. Сюда же из Нью-Йорка издательство перевели и журнал «Русское возрождение», который уже имеет за 100 номеров и расходится по всему миру. Мамы, царство ей небесное, два с половиной года как не стало, а папа в 92 года, слава Богу, здравствует.
— Патриарх сам заметил меня. А вот в 1988-м его охранники действительно могли бы под белы ручки вывести. Я тогда на 1000-летие крещения Руси приезжал, отыскал крестную свою тетю Раю, которая когда-то на каторжных работах часть жизни провела в Норильлаге, она и подвигла на встречу с тогда еще митрополитом Алексием. Представляете: проповедь, кордон мощный, а я — вкруг алтаря и — к нему! Не знаю уж, как осмелился, но шепнул: Киселев, мол, Алексей Александрович. Он, конечно, заволновался: «Неужто батюшки Александра сын?!» (он ведь, тогда еще мальчик Алеша, в эстонском приходе у папы служил пономарем или алтарником). Письмо написал отцу, благословил возвращение на Родину. Так лет 12 назад родители перебрались в Москву. В Донском монастыре выделили им небольшую приемную, спальню, по соседству штаб-квартиру Свято-Серафимовского фонда устроили, который теперь ведет моя сестра Милица. Сюда же из Нью-Йорка издательство перевели и журнал «Русское возрождение», который уже имеет за 100 номеров и расходится по всему миру. Мамы, царство ей небесное, два с половиной года как не стало, а папа в 92 года, слава Богу, здравствует.
С отцом Александром я был знаком с юных лет, когда мальчиком помогал ему на богослужениях. Потом судьба его сложилась непросто. В конце войны он уехал из Эстонии. Ни я, ни мои родители ничего о нём не слышали. И вот однажды, когда, будучи уже архиереем, я оказался в служебной поездке в Америке, мне в гостиницу вдруг позвонил отец Александр и пригласил к себе в церковь. Встреча была очень трогательной. Обнялись, расцеловались… На какое-то время онемели. А потом погрузились в щемящие для каждого общие воспоминания: я — о детстве, он — о родине.
Вы, глубокочтимый генерал Андрей Андреевич, вы, члены Комитета спасения народов России и мы все, рядовые работники своего великого и многострадального народа, станем единодушно и смело на святое дело спасения Отчизны.
– во время Второй мировой войны власовское движение было естественным продолжением борьбы русского народа с большевиками, продолжением дела Деникина, Врангеля. Генерал Власов искал союзников и среди немцев-патриотов, погибших после покушения на Гитлера, и у англичан и американцев. Но Западу тогда выгоднее было иметь дело с генералиссимусом Сталиным, чем с генералом Власовым.
В 1945 году служил в походной церкви при первой офицерской школе (власовской армии) в Мюнзингене (Бавария). После окончания войны избежал выдачи в СССР как «старый эмигрант», жил в Мюнхене, где организовал Дом «Милосердный Самарянин», в котором, кроме домового храма во имя преподобного Серафима Саровского, действовали гимназия, медицинская лаборатория, школа сестер милосердия, издательство, отдел социальной помощи и т. п. В Доме работали молодёжные православные кружки, читались лекции на различные темы из области православной культуры.
Чтобы выжить, как-то прокормить детей, родители отдали Алексея и его старшую сестру Милицу в школу городка Доббс Ферри штата Нью-Йорк. Как выяснилось, в этом заведении воспитывались малолетние преступники, именно там будущий генерал получил свой первый боевой опыт, научился отстаивать собственную честь.
– Был разведчиком, но не шпионом, — уточняет Алексей Александрович. — Во всех войнах участвовал, как говорят в Америке, в первой волне. Много раз ранен. Поскольку знаю языки, предлагали поработать на соответствующие службы, но меня это не вдохновляло. Потому что с детства родители внушали, что читать чужие письма, подглядывать в замочную скважину — нехорошо. Воевал во Вьетнаме — такая же трагическая глупость для американцев, как Афганистан для русских. Потом — Гренада, там вроде бы обижали американских студентов, а на самом деле военные США хотели проверить, что обосновавшиеся там кубинские солдаты представляют из себя как вояки и насколько серьезно советское оружие. Потом — Панама, где предлогом послужило изнасилование тремя местными жителями жены капитана американской морской пехоты. А если по правде — хотели убрать ставшего неугодным президента Нарьего. Его привезли в США, осудили на огромный срок, до сих пор он в федеральной тюрьме. Единственная война, на которую я пошел добровольцем, — Приднестровье.
Там, в 92-м, Алексей Киселев воевал за Россию, как и мечтал всегда, на передовой линии, в казачьих формированиях. На берегу Днестра познакомился с другим генералом — Александром Лебедем, по его приглашению съездил потом в Красноярск.
Вот вам сюжетец сугубо американского боевика. 1969-й год. Один из двоих парней с авианосца «Энтерпрайз», сбитого севернее Ханоя, подает сигнал, по которому исчисляют его координаты. Требуется доброволец, готовый десантироваться в район ЧП. Руку поднимает выпускник расположенной на западном побережье Панамского канала спецшколы «Война в джунглях», старший лейтенант полка рэйнджерс (дальней фронтовой разведки) 101-й Воздушно-десантной дивизии. Приземляется. Летчиков отыскивает практически сразу (оба в плачевном состоянии, но живы). От внезапного патруля прячется на дереве и раненых прячет, подтянув на веревках. В сомнительной тишине вызывает вертушку. Подсаживает в люльку одного… Через два дня — второго… И слышит приближающуюся стрельбу: упорное внимание янки к конкретному квадрату привлекло вьетнамцев. Остается единственное: дать отмашку борту и, замерев, ждать темноты. Потом определиться, в каком направлении свои, и, сверяясь с компасом и ориентирами, двигаться, двигаться… Через две недели закончились обеззараживающие таблетки, без которых даже полглотка дикой воды может стать ядом. Мышей, пиявок, мошек — тучи. Еда — коренья да змеи. И, конечно, ни выстрелить, ни костерок запалить. Только спустя полтора месяца пути появятся очертания лагеря американского спецназа. И начнется долгое, мучительное восстановление. От дистрофии, от приступов бреда, когда однажды его чудом спасут, вытащив голову из нужникового очка. …За те незабываемые деньки — Серебряная Звезда, высшая боевая награда… Красноярского губернатора как-то спросили: «А пенсионер к нам не заслан?» «Ха! — буркнул Лебедь. — В Россию сегодня столько напущено шушеры, что если рядом со мной окажется вот такой православный шпион — почту за честь!»
Вот вам сюжетец сугубо американского боевика. 1969-й год. Один из двоих парней с авианосца «Энтерпрайз», сбитого севернее Ханоя, подает сигнал, по которому исчисляют его координаты. Требуется доброволец, готовый десантироваться в район ЧП. Руку поднимает выпускник расположенной на западном побережье Панамского канала спецшколы «Война в джунглях», старший лейтенант полка рэйнджерс (дальней фронтовой разведки) 101-й Воздушно-десантной дивизии. Приземляется. Летчиков отыскивает практически сразу (оба в плачевном состоянии, но живы). От внезапного патруля прячется на дереве и раненых прячет, подтянув на веревках. В сомнительной тишине вызывает вертушку. Подсаживает в люльку одного… Через два дня — второго… И слышит приближающуюся стрельбу: упорное внимание янки к конкретному квадрату привлекло вьетнамцев. Остается единственное: дать отмашку борту и, замерев, ждать темноты. Потом определиться, в каком направлении свои, и, сверяясь с компасом и ориентирами, двигаться, двигаться… Через две недели закончились обеззараживающие таблетки, без которых даже полглотка дикой воды может стать ядом. Мышей, пиявок, мошек — тучи. Еда — коренья да змеи. И, конечно, ни выстрелить, ни костерок запалить. Только спустя полтора месяца пути появятся очертания лагеря американского спецназа. И начнется долгое, мучительное восстановление. От дистрофии, от приступов бреда, когда однажды его чудом спасут, вытащив голову из нужникового очка. …За те незабываемые деньки — Серебряная Звезда, высшая боевая награда… Красноярского губернатора как-то спросили: «А пенсионер к нам не заслан?» «Ха! — буркнул Лебедь. — В Россию сегодня столько напущено шушеры, что если рядом со мной окажется вот такой православный шпион — почту за честь!»
Алексей Александрович опять поехал в Россию и опять вернулся, понимая уже, что ничего больше его с Америкой не связывает. Он по два раза на день звонил в Красноярск, часами говорил с любимой русской женщиной и ждал только одного — чтобы позвала. Теперь она стала его женой.
В Сибири Киселев открыл для себя историю романтических отношений русского командора Николая Резанова и американки Кончиты (помните «Юнону» и «Авось» по Вознесенскому и Рыбникову в Ленкоме?), он попытался соединить их души. Это благодаря Алексею Александровичу горстка земли с могилы Кончиты покоится в Красноярске, а земля с могилы Резанова — неподалеку от Монтерея.
За плечами генерала Алексея Киселева — четыре войны. Три он отвоевал по долгу американского рейнджера, поскольку почти всю жизнь служил десантником в войсках Соединенных Штатов. На четвертую поехал добровольцем. Полыхала она в 1992 году в Приднестровье. Дрался, как считает сам, за Россию, за ее единство в казачьих формированиях. А теперь — в отставке, живет в Красноярске, занимается благотворительностью и архивными изысканиями.
Во время своей жизни в США отец генерала Киселёва встретился с Преосвященным Алексием (Ридигером), будущим Патриархом, который позднее вспоминал об этой встрече:
Первое время после отставки генерал обосновался было в собственном доме в калифорнийском Монтерее. У него было все — деньги, почет, уважение сограждан, масса друзей. Но от тоски и одиночества готов был лезть на стену. Спасался сочинением стихов и писем, телефонными разговорами с любимой женщиной из далекого Красноярска. До той поры, когда она сказала: «Приезжай».
Еще раньше, десять лет назад, вернулись в Россию его родители — священник отец Александр и матушка Каллиста. Они покинули Петербург в канун революции, перебрались в Эстонию. Потом — Германия, послевоенный разрушенный Мюнхен. В здании, прежде принадлежащем «гитлерюгенду», отец Александр открыл православный храм. Когда дом очищали от грязи, разгребали груды мусора, нашли икону преподобного Серафима Саровского — с почерневшим ликом. Много лет спустя, когда в России начались перемены, лик этот чудесным образом вдруг очистился, обновился — проступили черты лица, глаза. Сейчас икона и весь иконостас Свято-Серафимовского храма, вывезенный уже из Нью-Йорка, находится в Москве, в университетской церкви святой Татьяны.
Отец генерала Киселёва принял активное участие в организации Русской освободительной армии генерала А. А. Власова, был вице-президентом Общества «Народная Помощь» при КОНР (Комитет Освобождения Народов России; председателем КОНР был А. А. Власов) для оказания социальной помощи семьям чинов РОА. Руководил духовенством Вооружённых сил КОНР («власовцев»). 18 ноября 1944 выступил на собрании сторонников Власова в Берлине, посвящённом обнародованию Манифеста КОНР, в частности, заявив:
Был близок к Власову, спустя много лет после окончания войны написал воспоминания о нём под названием «Облик генерала А. А. Власова». В одном из интервью незадолго до кончины назвал Власова «достойнейшим русским человеком-патриотом». Считал, что
Вместе с тем, свидетельствовал своему окружению, что Власов не вёл церковной жизни православного христианина: не исповедовался и не причащался, отрицал, что был духовником Власова
— А думаете, в берлинской русской эмиграции Андрея Андреевича Власова приняли легко? Не раз укоряли отца: как же он, священник, общается с коммунистом?! Заряды у сомнений разные, основа та же — догмы. Но, чувствуете, под напором фактов они отступают! Потому что мы видим Власова, живущего на солдатском пайке. Власова, приказывающего подать водку и закуску советскому агенту, который, не выдержав, признается, что прибыл его застрелить. Власова, с высочайшим достоинством беседующего с Гиммлером. Видим «русского великана, безоговорочно отдающего себя в распоряжение американских властей для выдачи Советам, если этим будет открыта дорога к спасению его солдат». Видим добровольцев Русской освободительной армии (кстати, как вам их собственная расшифровка РОА — «русские, обманувшие Адольфа»?). Вдумайтесь, 20 ноября 1944 года, спустя всего день после передачи по радио Манифеста Комитета освобождения народов России, из ближайших к Берлину лагерей было подано 62 тысячи, а к концу декабря до миллиона индивидуальных и коллективных прошений о приеме во власовские ряды! Всего же на призыв к борьбе против большевизма откликнулось в те дни более 10 миллионов насильно угнанных из СССР рабочих, военнопленных, беженцев… Мы видим власовское окружение, тех, с кем он отбрасывал немцев от Москвы до Ржева, гнил в волховских болотах и освобождал в мае 45-го Прагу…
— В Америке, куда мы перебрались в 1949-м, атмосфера вокруг родительского дома, церкви Святого Серафима, где служил отец, тоже была удивительная. Нам во всем помогал образ Преподобного Серафима Саровского, еще под Мюнхеном найденный среди какого-то хлама в уборной. Черный, совершенно неузнаваемый лик, через 15 лет вдруг чудесно очистившийся. Он теперь в Донском монастыре, а иконостас, также перевезенный из Нью-Йорка в Россию, отдан на пользу храма Святой Татьяны при юридическом факультете МГУ. Вот из того благотворного воздуха — мои дальнейшие решения и поступки. Ибо, как папа говаривал, внешняя дееспособность не может быть больше, чем внутреннее созревание. Библиотека у нас была роскошная (Эдик Лимонов недаром специально напросился однажды на знакомство с отцом: десятка четыре приглянувшихся уникальнейших книг до сих пор возвращает). А какие вокруг были люди! Княгиня Трубецкая, издатель Роман Борисович Гуль, почти легендарный Керенский…
Спустя годы судьба занесла Киселевых в Америку. Как водится, их там никто не ждал. Каллисте Ивановне приходилось убирать чужие богатые дома. Маленький Алеша, всегда очень трепетно относящийся к матери, помогал ей и брал на себя самую грязную работу — драил туалеты.
– Когда нам было по 16-17 лет, — говорит Киселев, — у нас, русских в Америке, были свои кружки, команды — «Русь», «Варяг» и т.п. Мы держались вместе, были очень близки друг другу, нас объединяли православная церковь и желание служить России. Эмигранты, вроде бы враги своей страны, мы всегда думали о том, как можно оправдать наше пребывание за границей. И мы решили считать себя эмиссарами, как те люди, которых посылал на Запад Петр I, чтобы они почерпнули что-то хорошее и вернулись. 90 процентов ребят из нашей команды окончили университет, многие имеют докторскую степень.
Сам Алексей Киселев окончил Колумбийский университет, занимался русской литературой, написал докторскую диссертацию о творчестве Андрея Платонова. Он свободно говорит на пяти языках — русском, английском, немецком, испанском и эстонском. Прекрасно разбирается в серьезной музыке, прежде всего — духовной. Пишет стихи и прозу, хотя не спешит их публиковать. Единственная вышедшая в свет книжка (причем под псевдонимом) — сказка в стихах — посвящена матери и написана после ее смерти, случившейся два с половиной года назад. Без нее, очень строгой, нежно любимой мамы, говорит он, ничего бы и не было, а после ее смерти — «у меня как пообрезало крылья».
В армию США Алексей Киселев попал по призыву. Служил в десантных войсках, был специалистом по войне в джунглях, в лагере Гулик в Панаме прошел школу американских рейнджеров. Занимался дальней военной разведкой.
Лик Серафима Саровского на иконе, найденной в послевоенной Германии, к тому времени просветлел — и родители Алексея решили вернуться в Россию. Продав пятиэтажное здание Свято-Серафимовского прихода, направив эти деньги в благотворительный фонд, созданный отцом Александром для нищих, больных и несчастных, они приехали в Москву. Захватили с собой лишь немного личных вещей. Поселились в Донском монастыре. Здесь сына с последней войны и встречали, служили благодарственный молебен — за то, что вернулся живым. Здесь отец Александр и сейчас живет, и матушка Каллиста тут же покоится.
Другая дорогая генералу могила — первой жены Бэтси Бассет — осталась за океаном. Бэтси была настоящей американкой из очень влиятельной семьи. Выбрав в мужья Алексея, выучила русский язык и приняла православие. Прожили вместе долгую счастливую жизнь. Она умела сглаживать его угловатый, взрывной характер, он теперь произносит ее имя в молитвах. Бэтси умерла от рака легких — оба очень много курили. За день до своей смерти она попросила его бросить вредную привычку. С тех пор он и не курит.
Пока была работа, горе удавалось как-то давить. Тоска одолела, когда ушел на пенсию: «Внешне все было благополучно, но мне казалось, что в США просто нечем дышать, я задыхался».
Алексей Александрович привез из США два благотворительных контейнера православной литературы, по этим книжкам сейчас занимаются ученики кадетских корпусов в Красноярске и Ачинске, слушатели воскресных школ. Он наладил отношения с фондом Ивана Васильевича Кулаева, предпринимателя из Красноярска, который после революции уехал в США и там скончался. В фонде этом работают замечательные люди, они помогают нуждающимся, которых в России, как всегда, много.
Русский американец пробует разобраться в истории, корпит в архивах, выясняет, где герои истинные, а где — мнимые. И почему многие красноярские улицы носят имена людей, прославившихся не всегда праведными делами. Работы эти наверняка получатся неоднозначными — и пусть. Была бы возможность говорить, что думаешь.
– Если бы я был швейцарцем или французом и моя страна жила хорошо, — говорит Алексей Киселев, — я бы, наверное, тоже от нее отвернулся или приезжал туда просто покататься на лыжах. Но я считаю, что Россия пережила один из самых страшных, кровавых экспериментов — и ей надо помогать. Я хотел бы помочь своими мизерными возможностями, хотел бы пожить среди братьев до того, как уйду. Знаете присказку: воробей, родившийся в конюшне, не становится конем. Так и я — всегда чувствовал себя русским православным человеком и меня всегда тянуло в Россию.
А я потомок Рюрика по Лидии Вяземской, которая вышла замуж за Николая Павловича Иордан в Тульской губернии.