Москва, 21 марта — Наша держава (Игорь Светлов). Имя Дмитрия Васильевича Скрынченко (1874-1947) в течение многих десятилетий было предано забвению, и лишь в начале XXI века удалось вернуть его в когорту людей, прославивших Воронежскую землю. В связи с украинскими событиями 140-летний юбилей Скрынченко — явно более актуальная тема, считают в редакции «Четырех перьев», чем 200-летие хохломана-русофоба Тараса Шевченко, которое собираются отмечать в Воронеже.
Жизненный путь Дмитрия Скрынченко буквально впитал в себя несколько эпох. Он родился в правление императора Александра II, годы юности падают на правление Александра III, а время взросления и самостоятельной жизни протекло в царствование Николая II. Скончался Дмитрий Васильевич в эмиграции в Югославии, где после войны уже начали строить социализм. Он был личностью многогранной — публицист от Бога, педагог, богослов, политик регионального масштаба. Дмитрий Васильевич был носителем консервативных взглядов, заслуживших в среде либеральной русской интеллигенции презрительное отношение. А зря. Ведь он отстаивал простые и надежные ценности — такие, как православная вера, церковь, русское государство, семья, национальная история.
Родился Дмитрий Скрынченко в большом и старом селе Песковатка Бобровского уезда Воронежской губернии 21 сентября (ст. ст.) 1874 года в семье псаломщика. После обучения грамоте Дмитрия отдали в прогимназию уездного города Боброва, где он учился год, а в 1887-м было решено направить его вместе с братом Иваном по духовной линии. В Воронежском духовном училище для Дмитрия места не нашлось, и он был определен в Задонск, в тамошнее духовное училище. Позднее в воспоминаниях Дмитрий Скрынченко писал: «Сердце мое очень страдало, когда я очутился на далекой, как мне казалось, чужбине. Вследствие того, что в гимназии не учили церковно-славянский язык, я должен был начинать в духовном училище сначала, то есть поступить в первый класс, и по окончании его первым учеником я был переведен в Воронежское духовное училище».
Учился Дмитрий Скрынченко блестяще. По окончании в 1897 году последнего шестого класса Воронежской духовной семинарии Дмитрий Скрынченко был уволен в епархиальное ведомство со званием студента семинарии. После духовного училища и духовной семинарии в Воронеже последовала Казанская духовная академия. В ее стенах Дмитрий Скрынченко получил заряд того русского консервативно-православного духа, верность которому он сохранил на всю жизнь.
Попытаюсь выделить три идеи, которые определили жизнь и творчество Скрынченко. Без них мы не только не поймем его жизненный путь, но рискуем не понять историю России последнего столетия. Прежде всего — идея православия, которое всегда играло стержневую роль в русской жизни, и несмотря на страшные изгибы XX века, не утратило такой роли по сей день. Исчезновение православной веры из повседневной жизни миллионов людей означало, что были утрачены глубинные смыслы бытия, цель и смысл жизни ограничились приобретением вещей и погоней за наслаждениями. Атеизм, охвативший просвещенный мир с XVIII столетия, в минувшем веке обернулся для десятков миллионов людей внутренней пустотой, верой в утопии и тотальной безнравственностью. В противовес такой позиции Скрынченко всегда утверждал, что православие — важнейшее духовное основание, без которого Россия просто погибнет.
Именно поэтому в богословском наследии Дмитрия Скрынченко наиболее значимым является его сочинение «Ценность жизни по современно-философскому и христианскому учению». Оно было написано в стенах Казанской духовной академии и издано в 1908 году в Санкт-Петербурге. Обращение к проблеме ценности жизни было далеко не случайным. В христианстве ценность жизни определяется ее смыслом. Смысл жизни в христианстве понимается как стремление человека к Богу, как нравственное самоусовершенствование человека. Естественно, такое не означает презрения к благам жизни, ибо они созданы Богом и полезны для человека. Жизнь в христианстве имеет высокую нравственную ценность потому, что она служит временем приготовления людей к Царству Небесному. Жизнь не имеет ценности, если она не опирается на веру в Бога и бессмертие души. В противном случае все смыслы сводятся к одному — к обладанию миром вещей, к деньгам и желанию взять от жизни все. Консюмеризм и погоня за наслаждениями усугубляют частичность жизни, делают ее в конечном счете пустой. И ценность имеют лишь вещи и земная жизнь, за порогом которой пустота, что обесценивает жизнь человека и делает ее похожей на жизнь однодневки.
В начале XX века, как и сейчас, многие возлагали особые надежды на развитие науки и техники, на внедрение в жизнь хитроумных устройств, или, выражаясь современным языком, гаджетов. Дмитрий Скрынченко не без основания утверждал, что не подкрепленный христианскими нравственными основаниями технический прогресс опасен для человека, лишь наличие нравственных оснований, идущих от религии, может стать на пути деморализации общества. Фрагментация индивидуального и социального бытия может быть восполнена в современном человеке только единым духовным началом. Подводя итог критике философских оснований в решении проблемы ценности жизни, Дмитрий Васильевич писал: «Смысл жизни дает только религия; без последней жизнь теряет свой смысл и свою ценность». В совокупности такие идеи сохраняют удивительную актуальность. Пожалуй, в них состоит главный урок той далекой от нас эпохи: отход от веры как фундаментального основания жизни в России неизбежно ведет не только к личным бедам, но и к катастрофе всего государства.
Вторая проблема — проблема цивилизационного пути русского народа и государства. Дмитрий Скрынченко всегда исходил из принципа неделимости не только государства, но и русской нации, понимая ее широко — как триединство великороссов, малороссов и белорусов. Русские консерваторы всегда боролись за реализацию такого принципа, понимая недопустимость разделения русской нации по отдельным славянским государствам, которые независимы от России. В силу объективных причин современная Украина, подобно существовавшей в XVII веке гетманщине, не может быть ведущей; она может быть только ведомой. Такова геополитическая реальность. Поэтому опасность сепаратизма, особенно украинского, возникшего в Юго-западном крае, для многих была очевидна. Русские консерваторы понимали, что, если Россия распадется, образовавшиеся при распаде государства самостоятельными игроками в мировой политике быть не смогут, они всегда будут искать покровительства на стороне с тем, чтобы отдать кому-нибудь часть своего суверенитета.
С осени 1913 года Дмитрий Скрынченко жил в Киеве и преподавал во 2-й Киевской гимназии. Именно в Киеве он выдвинулся в число ведущих консервативных публицистов своего времени. И в России, и в эмиграции он отстаивал и укреплял русскую национальную идею, связанную с православием. Суть русской идеи в его понимании выражалась в том, что Россия способна существовать сама по себе, она не является ничьей копией и идет своим путем, она самодостаточна. Поэтому основной темой его публицистики в Киеве стал украинский вопрос, который до сих пор не снят с повестки дня. В России стремление некоторой части малороссов называться украинцами и создать независимое от России государство всегда рассматривалось как покушение на единство России и вызывало горькое недоумение. Так, известный русский мыслитель Николай Лосский в эмиграции писал: «Для многих русских Малороссия — самая поэтическая и привлекательная часть России… Немалое значение имеет и то, что здесь положено было начало русскому государству. Поэтому встреча с украинскими сепаратистами, ненавидящими Россию, изумляет русского человека и глубоко ранит сердце его… Сама замена многозначительного имени «Малороссия» именем «Украина» (то есть окраина) производит впечатление утраты какой-то великой ценности: слово «Малороссия» означает первоначально основная Россия — в отличие от приросших к ней впоследствии провинций, составляющих большую Россию».
Возникшее во второй половине XIX веке украинское движение вызвало острую ответную реакцию государства. Чтобы сдержать распространение нового движения, власти прибегли к запретам. По указу, который Александр II подписал в 1876 году, издание книг на малорусском языке было запрещено. Объявление «малорусского патриотизма» вне закона привело к перемещению его сторонников в австрийскую Галицию, где в начале 90-х годов. возник новый центр украинского движения. Центр возглавил историк Михаил Грушевский. Его «заслуга» заключается в том, что он создал так называемую «украинскую историческую школу», основная концепция которой жива по сей день. Модель исторического процесса на юге России, по мнению Михаила Грушевского, сводилась к тому, что до начала монголо-татарского ига «Киевская держава» была создана «украино-русской» народностью, а Владимиро-Московская — великорусской. Затем, в XIV-XVI веках, земли «Киевской державы» были составной и чрезвычайно самобытной частью Польско-Литовского государства, а в XVII-XVIII столетиях были покорены Россией и стали называться Малороссией. Украинцы как этнос возникли во времена Киевской Руси, затем они были подвергнуты русификации (начиная с XVII века) и, утратив независимость, почти что утеряли свою самобытность. Лишь с середины XIX столетия начинается возрождение украинского народа, выражающееся в постепенном культурном, а затем и политическом размежевании с Россией — вплоть до создания самостоятельного государства.
Происхождение украинцев Михаил Грушевский рассматривал как процесс изначально предопределенный, возводил происхождение украинского языка к XI-XII векам и утверждал, что уже в то время украинцы играли роль «первенствующего в Восточной Европе элемента». Такие идеи легли в основу идеологии, которую в начале XX столетия русские националисты едко называли мазепинством. Суть особенного украинского развития сводилась к простым тезисам. 1. Украинцы — особый народ, тяготеющий по своей культуре к Европе, а не к России. 2. Пребывание в составе России — зло, с которым надо бороться, из чего вытекает основная цель — создание собственного государства. В стремлении создать культурный барьер между Россией и Юго-западным краем Грушевский решил создать особый язык, ничего общего с русским не имеющий. Для чего он «обогатил» народный язык малороссов многочисленными заимствованиями из польского и немецкого языков. Однако, невзирая на стремление Михаила Грушевского оснастить народный язык заимствованными из других языков терминами, он оставался простонародным, имевшим ограниченное культурное влияние.
Русские националистические круги в меру сил стремились противостоять попыткам новообразованной «украинской» элиты в создании антирусской культуры. Справедливости ради надо признать, что в отношении народного языка в Юго-западном крае русские власти занимали умеренную позицию, они даже не предлагали его запретить, потому что считали его крестьянским говором. Поэтому украинство было распространено лишь среди либеральной интеллигенции, которая по традиции была настроена оппозиционно, и почти не имела поддержки среди сельского населения. В одной из работ Дмитрий Скрынченко писал, что «народ не разделяет «украинских бредней» и не поддерживает тех, кто «злобно, с бешенством рвет цепи, соединяющие ветви, побеги единого русского дерева».
Развитие украинства следует рассматривать в контексте почти двухвекового соперничества и открытой борьбы двух имперских проектов — русского и польского. Присоединив бывшие польские земли в конце XVIII века, русская администрация, как и в Северо-западном крае, усматривала стратегическую задачу в том, чтобы освободить малороссов от польского влияния. Наряду с великороссами их рассматривали как представителей «русского племени». И малороссов, и белорусов считали русскими, говорящими на народном языке. Конечно, украинский язык (или, как его иногда именовали, малороссийское наречие) использовался для создания литературных произведений, однако следует прислушаться к мнению крупнейшего специалиста по украинскому вопросу Алексея Миллера, который полагает, что украинский как литературный язык не закончил свое формирование даже к середине XX века. Дмитрий Скрынченко считал, что различия между тремя русскими народностями имеются, но они порождены «краевыми условиями», которые перекрываются общерусским единством. Поэтому обратную тенденцию, ведущую к усилению различий, он считал опасной, иронично говоря, что «появились новые дреговичи, древляне, северяне, которые по примеру отдаленного прошлого трудятся над тем, чтобы вызвать братоубийственную войну». Тенденцию подпитывала, по его мнению, либеральная пресса, которая стремилась «повалить ненавистное самодержавное государство».
После включения значительной части польских земель в состав Российской империи поляки стремились утвердить в сознании западнорусского населения идею, что они не являются русскими. Для ее обоснования они привлекли на помощь старый географический термин, общий как польскому, так и русскому языку. Тот термин — «украина» (с маленькой буквы в начале). Действительно, слово украина (украйна) первоначально обозначало пограничные, окраинные земли, и в ином значении (в качестве этнонима) в русском языке не употреблялось. Классическим примером является начало повести Ивана Тургенева «Бригадир»: «Читатель, знакомы ли тебе небольшие дворянские усадьбы, которыми двадцать пять — тридцать лет тому назад изобиловала наша великорусская украйна?».
Дмитрий Скрынченко убедительно показал, что слово «украина» употреблялось с XII века «для обозначения области, находящейся у края, на пограничьи Киевского государства». Слово «украина» употреблялось только в таком смысле и не включало в себя этнических признаков. «Слово «украина» принадлежит всему русскому народу, а не специально той ветви последнего, которая известна под именем малороссов», — писал Скрынченко. Он привел ссылки на польские источники XVI века, в которых слово «украина» зафиксировано в значении пограничье, окраина. Так как южная Русь на протяжении длительного времени была включена в состав Польши и представлялась для поляков пограничной областью, то за ней в русском языке закрепился термин «Украина» (окраина), а народ, ее населявший, рассматривался самими поляками только как русский. «Название Малая Русь, — писал Дмитрий Скрынченко, — означает племенное свойство народа и связывает последний с его предками, название же «Украина» отрывает народ от его духовной истории, от предков…» В контексте исторического разыскания Скрынченко лежала идея, согласно которой Малороссия, равно как и Белоруссия, собственной истории не имеют, историчность они обрели, будучи составными частями русского народа и Российской империи. По приблизительным подсчетам, с 1913-го по 1917 год Дмитрий Скрынченко посвятил украинской проблеме более 60 статей.
В основе его размышлений лежала верная и по сей день идея: как только Малороссия пыталась стать самостоятельной, оторваться от России, она сразу же становилась орудием в руках антирусских сил. Распад Советского Союза, продолжавшего в других обстоятельствах Российскую империю, остро поставил перед современной Россией вопрос о новом собирании земель, поскольку с России ответственность за судьбы народов, прежде входивших в состав империи, а затем Союза, никто не снимал. Речь, конечно, не идет о войнах за «исконные вотчины», но ситуация означает, что территории, входившие в состав Российской империи и Советского Союза, являются, по меткому выражению публициста Виталия Третьякова, сферой канонического русского влияния. Дмитрий Скрынченко понимал опасность распада России и предупреждал, что отпавшие части — такие, как Украина, — неизбежно будут использоваться для ослабления России. Окидывая события ретроспективным взглядом, можно сказать, что национальный русский проект полностью не проиграл хотя бы потому, что население нынешней Украины не идентифицирует себя однозначно в этническом плане, на Украине наших дней бывшая Слобожанщина, Новороссия, Левобережье и Крым все же ориентированы на русскую культуру, отчего перспективы самостоятельного существования Украинского государства представляются туманными.
Третья идея Скрынченко — ответственность элиты, определявшей направление и темпы развития общества. От людей, находящихся у власти, их качеств зависит исторический выбор, они в конечном счете определяют, что и как следует делать, они задают вектор развития и выбирают путь, движение по которому обеспечивает максимальное раскрытие потенциала нации. В начале XX века в России стал явственно заметен опасный и трагический разрыв, который издавна существовал между верхами и низами. Прозападная элита, видевшая основную цель в безудержном потреблении и ни во что кроме денег не верившая, приближала страну к катастрофе. Такие идеи сохраняют свежесть и по сей день, когда становится очевидным, что нынешняя вестернизированная элита будущего России, скорее всего, обеспечить не сможет.
Дмитрий Скрынченко был глубоко убежден, что социальные перемены начинаются благодаря изменениям в состоянии умов, и главную роль здесь играет вера в Бога. На глазах был урок Французской революции, который был усвоен и консервативной мыслью, и либеральной, но по-разному. Консерваторы полагали, что православие и нравственные устои удержат общество от распада, либералы, выступавшие под знаменем прогресса, наоборот, предлагали устранить все, что, по их мнению, мешает движению вперед, — прежде всего веру в Бога и монархию. Как полагал Скрынченко, именно либералы и приближают страну к катастрофе. В 1917 году верх взяли левые, радикальные настроения, приведшие к гибели не только монархию, но и всю старую Россию.
Пройдя через трагические годы эмиграции, Дмитрий Скрынченко утверждал, что противовесом центробежным тенденциям является русское национальное начало, без развития которого Россия существовать в принципе не може.т: «Страшны жертвы, которые приносит и уже принес в свое искупление русский народ, но, думается мне, они не пропадут даром: они отрезвят от болезненных мечтаний наш народ и научат его жить реально и вскармливать в себе здоровый национализм».
Вся жизнь Дмитрия Васильевича Скрынченко представляет образец служения Отчизне. Ей он посвятил самые прекрасные порывы души, ей служил он и в России, и в эмиграции. Он сохранил православную веру, веру в Россию и русский народ. В изгнании он писал: «Но верится, что там, в России, страдания выкуют из русской души тот закал, который не только спасет русский народ, но и двинет его на необычайную, еще неведомую миру, культурную высоту. Скажут: «бессмысленные мечтания»… Нет, все очень осмыслено, ибо основано на факте необычайной даровитости русского народа, на факте, что он обладает, как никто в мире, великим, любящим, сострадательным, широким сердцем».
