Москва, 15 апреля — Наша Держава. В марте после претензий местной епархии из репертуара Новосибирского
академического театра убрали оперу «Тангейзер». В начале апреля в Москве
православные активисты из движения «Божья воля» обратились в прокуратуру с
жалобой на спектакль МХТ им. Чехова «Идеальный муж». В театральной постановке
они увидели осквернение символа распятия. О том, почему представители
религиозных организаций считают себя вправе указывать, что допустимо, а что
непозволительно в искусстве, «Лента.ру» побеседовала с доктором политических
наук, главным научным сотрудником центра «Религия в современном обществе» ИСРАН
Марией Мчедловой.
академического театра убрали оперу «Тангейзер». В начале апреля в Москве
православные активисты из движения «Божья воля» обратились в прокуратуру с
жалобой на спектакль МХТ им. Чехова «Идеальный муж». В театральной постановке
они увидели осквернение символа распятия. О том, почему представители
религиозных организаций считают себя вправе указывать, что допустимо, а что
непозволительно в искусстве, «Лента.ру» побеседовала с доктором политических
наук, главным научным сотрудником центра «Религия в современном обществе» ИСРАН
Марией Мчедловой.
«Лента.ру»: Что происходит?
Мчедлова: Мы наблюдаем возвращение религиозных смыслов во многие общественно-политические сферы. Религия становится новой формой солидарности. Более сильной и важной чем гражданские и политические формы.
Получается, мы постепенно уходим от светского общества?
Взгляды общества определенно пересматриваются.
Если раньше считалось, что в процессе развития религия будет вытесняться на периферию общественного сознания и общественной жизни, то сейчас ясно, что этого не произошло.
Все чаще идет речь о пересмотре принципа светскости, о роли и месте Церкви. Однако какова будет конфигурация взаимоотношений между светским и религиозным в таких сферах, как политика, общественное сознание или, например, искусство, сегодня вряд ли можно определить с абсолютной точностью.
Но зачем церковь вообще вмешивается в искусство?
Я не думаю, что это именно церковь вмешивается и пытается предписывать, что делать, а что не делать. Уместнее говорить вообще о пересмотре понимания прав и свобод человека.
Судя по последним событиям в Новосибирске, чувства верующих для государства важней свободы творчества.
Думаю, речь стоит вести не о том, чьи чувства лучше, а чьи хуже. Чувства вообще субстанция эфемерная. Правильнее было бы поставить вопрос о поиске компромиссов. Чтобы такие проблемы не возникали, нужен равноправный, толерантный диалог между светскими и религиозными сегментами общества. Вот только культура такого диалога у нас пока не сложилась.
Художник, наверное, тоже не должен переступать границ. Эти понятия нельзя рассматривать в отрыве от ответственности. Как только мы забываем об ответственности, происходят такие трагедии как в Париже, в Charlie Hebdo. Ведь искусство существует не на отдельной планете. Не должно быть вседозволенности, оправданной творческим порывом. А государство в свою очередь должно стоять на страже социального спокойствия. Возможно, если говорить о «Тангейзере», стоит исключить подобные произведения из государственных театров, но при этом создать другие площадки, существующие на средства меценатов.
Быть может, и верующие со своими чувствами не должны заступать на территорию творчества?
Не надо доводить все до абсурда. Абсурд не самое лучшее, что может быть. Поэтому я бы не стала так ставить вопрос. Скорее нужны понятные, разделяемые большинством правила и границы. Они могут быть прозрачные, но должны позволять сосуществовать одновременно и тем, и другим.
Но почему никто не думает о чувствах неверующих?
Сторонников крайних форм светскости у нас не более трети. 15 процентов считают, что религиозные организации вообще не должны вмешиваться в общественную жизнь. Большинство же допускают определенное участие религиозных организаций в тех или иных формах общественной и политической жизни.
Рискну предположить, что значение церкви и религии в нашем обществе сильно преувеличено. По крайней мере, судя по числу верующих на душу населения.
С одной стороны, вы правы. Количество воцерковленных, глубоко верующих людей у нас не превышает четырех процентов. К ним можно прибавить еще 10 процентов тех, для кого приходская, общинная жизнь тоже важна. Итого, 14 процентов. Но при этом около 75 процентов россиян считают себя православными, хотя только 70 процентов из них верят в Бога. Религиозное сознание по большей части очень размытое: одновременно верят и в Бога, и в переселение душ, и в приметы, и в разум, и в самого себя, вследствие чего граница между верующим и неверующим очень зыбка. Люди позиционируют приверженность к православию, скорее как свою культурно-цивилизационную идентичность.
Церковь уже не рассматривается как сугубо религиозный институт. Скорее она становится символом общей культурной традиции и идентичности.
Каково сегодня влияние религии и церкви на общественное сознание? В чем оно выражается?
Церковь воспринимается большинством как легитимный институт, обеспечивающий стабильность общества. По уровню доверия это третий институт после президента и армии — 60 процентов. Намного больше, чем у губернаторов, полиции, политических партий и судов.
За счет чего?
За счет социально значимых проектов, таких как благотворительность и милосердие. За счет участия церкви в духовно-нравственном воспитании граждан. Многие отмечают заметную роль церкви в разрешении межнациональных конфликтов.
При этом место церкви в государственном управлении остается за скобками.
Тут существует очень интересный момент. С одной стороны, наши сограждане не хотят, чтобы религиозные организации вмешивались в политическую жизнь. Но с другой стороны, большинство (72 процента православных, 57 процентов мусульман и до 50 процентов атеистов) готовы поддержать при определенных условиях усиление роли РПЦ в принятии важнейших государственных решений. Если речь зайдет о безопасности страны и защите ее суверенитета.
Но что может сделать церковь для безопасности ?
Религиозные организации рассматриваются в качестве одной из тех сил, которая может помочь в защите от такой угрозы нацбезопасности как культурно-нравственная деградация.
Так вот откуда наши беды. От культурно-нравственной деградации.
Зря иронизируете. Эту угрозу наши сограждане называют в числе трех главных.
Даже боюсь предположить, что может быть страшней?
Люди опасаются втягивания России в долгосрочный конфликт на Украине и очень обеспокоены ухудшением системы образования и медицинского обслуживания. Но я бы подчеркнула, что все три перечисленные угрозы беспокоят россиян практически в равной степени и опережают все прочие.
Православные верующие склонны к радикализму? Что представляют собой православные активисты?
Если речь идет о каких-то организованных командах, то к церкви это не имеет никакого отношения. Есть ряд течений, далеко не массовых, о них мало кто знает, включая молодежь. Мы проводили исследования и выяснили, что только один процент опрошенных, что-то слышал или читал о них именно как об организациях. Они преследуют какие-то свои интересы. Выдавать эти группы за выразителей чувств верующих — самая большая ошибка. По крайней мере, церковь нисколько не поддерживает такую радикальную деятельность.
Но почему-то не говорит об этом. Как и о ситуации с «Тангейзером».
Этот вопрос корректнее задать не мне, а тем, кто может выразить позицию церкви официально, например, профессору Владимиру Легойде (председатель Синодального информационного отдела Московского Патриархата, прим. «Лента.ру») или протоиерею Всеволоду Чаплину (председатель Синодального отдела Московского Патриархата по взаимоотношениям церкви и общества,прим. «Ленты.ру»).
