Москва, 22 декабря-Наша Держава. В России наших дней фантастически расплодилось неоязычество. Его популярность основана отчасти на невежестве в вопросах истории, отчасти на сознательных действиях разрушительных сил по дискредитации христианства, отчасти же на попытках разного рода бюрократических и спецслужбистских структур вырастить «ручного монстра», силу которого можно будет направить… да на что угодно. Русские писатели дают отпор неоязычникам в недавно опубликованном сборнике «Модноверие». Составитель сборника — Сергей Чекмаев. Его рассказ «Родовспоможение» мы публикуем как образец идейного направления всей книги.
РОДОВСПОМОЖЕНИЕ
— Без допуска не могу, Сергей Алексеевич! — молодой, но очень серьезный сотрудник даже не смотрел на неприметного гостя в потертом пальто. Он обращался исключительно к сопровождающему, почтительно обращался, сожалея, что вынужден отказывать, и Воротников с легким ознобом подумал, что даже представления не имеет, какие у Сереги погоны.
— У вашего гостя пропуск только на четвертый этаж, а в спецзону необходимо дополнительное разрешение. Вы же знаете порядок…
— Сейчас будет разрешение. — Сергей раздраженно дернул щекой, и Воротников узнал этот жест: помнил еще со школы. Обычно это означало немалые неприятности всем, включая и их самих, тихого «зубрилу» Вальку и правильного до идеальных стрелок на форменных брюках комсорга Серегу Дорохина.
Валентин привычно вжал голову в плечи. Начинается…
Дорохин крутил диск внутреннего телефона с такой силой, что, казалось, аппарат сейчас треснет и задымится. Когда на том конце ответил кто-то властный, Серега не дал ему произнести и пары слов. Напористо разъяснил суть проблемы, должность и фамилию гостя.
— Кто? Валентин Арнольдович? — переспросил голос так громко, что услышали все в комнате. — Не родственник?
Да, нелегко с такой фамилией. Но эта еще ничего, говорят, в соседнем доме жил пенсионер Чебриков, так ему продавец в мясном отделе лучшие части оставлял. Потом узнал, правда — обиделся и вообще перестал разговаривать.
На первом собеседовании в Конторе Валентину сразу задали этот же вопрос: не родственник? Сотрудник внимательно выслушал ответ, покивал сочувственно, и продолжил заполнять анкету, время от времени «выстреливая» в Воротникова короткими фразами. Конечно, он прекрасно понимал, как работает механика выуживания сведений у спецов Конторы, но… неожиданно для себя разговорился. И про пустующую кафедру, наследие путаника Забелина, и про источники панславизма, и про затяжные и жестокие подковерные войны сторонников норманской теории с антинорманистами. Собеседник казался таким внимательным и понимающим, что доцент Воротников, скорее всего, просто обрадовался, заполучив наконец внимательного слушателя. И только по дороге домой сообразил, КОМУ он все это выложил.
Контора Глубокого Бурения по пустякам не вызывает. Значит, где-то его взяли на карандаш. В разработку, или как это у них называется. Вот черт… Стучать на своих он не хотел категорически: ведь обязательно где-то всплывет, а потом никто и руки не подаст. Даже лучшие друзья отвернутся.
И только после первой встречи с Серегой Валентин Воротников выдохнул. Этот — прикроет. Использует в своих целях, выжмет, как клизменную грушу, но никогда не подставит под удар. Поэтому, когда вечерний звонок с казенно-вежливым обращением выдернул его на новый «разговор», он уже почти не боялся.
В вестибюле приемной его ждал Дорохин. Обнял с тяжеловесной медвежьей грацией и, начисто игнорируя любые вопросы, потащил куда-то вглубь Большого дома. В логово того самого ГосУжаса, о котором в профессорской среде рассказывали анекдоты лишь придушенным шепотом. На кухне, включив на полную мощность звук телевизора и воду в раковине.
Но даже Серегин напор, как выяснилось, не способен вот так, с ходу пробить брешь в правилах. Порядок есть порядок: без разрешения в спецзону не пустили бы и самого Минерального секретаря Папу Карло. Если же говорить серьезно, то именно его — не пустили с особым удовольствием. Ставропольского Мишу-конверта в Комитете не любили горячо и со знанием дела.
Однако Дорохин нажал на все возможные кнопки, серьезному молодому офицеру позвонили сверху, да еще, видимо, с такой высоты, что он аж в лице изменился.
— Так точно, товарищ генерал-майор! Будет сделано.
Много позже Воротнииков узнал, что проект находится под неусыпным вниманием всесильного Второго отдела, с которым ссориться в здравом уме и твердой памяти не захотел бы никто. А тогда он лишь восхитился скоростью возмездия. Пропуская их в спецзону, давешний цербер разве только честь им не отдал.
В Конторе, говорят, не принято.
— У вашего гостя пропуск только на четвертый этаж, а в спецзону необходимо дополнительное разрешение. Вы же знаете порядок…
— Сейчас будет разрешение. — Сергей раздраженно дернул щекой, и Воротников узнал этот жест: помнил еще со школы. Обычно это означало немалые неприятности всем, включая и их самих, тихого «зубрилу» Вальку и правильного до идеальных стрелок на форменных брюках комсорга Серегу Дорохина.
Валентин привычно вжал голову в плечи. Начинается…
Дорохин крутил диск внутреннего телефона с такой силой, что, казалось, аппарат сейчас треснет и задымится. Когда на том конце ответил кто-то властный, Серега не дал ему произнести и пары слов. Напористо разъяснил суть проблемы, должность и фамилию гостя.
— Кто? Валентин Арнольдович? — переспросил голос так громко, что услышали все в комнате. — Не родственник?
Да, нелегко с такой фамилией. Но эта еще ничего, говорят, в соседнем доме жил пенсионер Чебриков, так ему продавец в мясном отделе лучшие части оставлял. Потом узнал, правда — обиделся и вообще перестал разговаривать.
На первом собеседовании в Конторе Валентину сразу задали этот же вопрос: не родственник? Сотрудник внимательно выслушал ответ, покивал сочувственно, и продолжил заполнять анкету, время от времени «выстреливая» в Воротникова короткими фразами. Конечно, он прекрасно понимал, как работает механика выуживания сведений у спецов Конторы, но… неожиданно для себя разговорился. И про пустующую кафедру, наследие путаника Забелина, и про источники панславизма, и про затяжные и жестокие подковерные войны сторонников норманской теории с антинорманистами. Собеседник казался таким внимательным и понимающим, что доцент Воротников, скорее всего, просто обрадовался, заполучив наконец внимательного слушателя. И только по дороге домой сообразил, КОМУ он все это выложил.
Контора Глубокого Бурения по пустякам не вызывает. Значит, где-то его взяли на карандаш. В разработку, или как это у них называется. Вот черт… Стучать на своих он не хотел категорически: ведь обязательно где-то всплывет, а потом никто и руки не подаст. Даже лучшие друзья отвернутся.
И только после первой встречи с Серегой Валентин Воротников выдохнул. Этот — прикроет. Использует в своих целях, выжмет, как клизменную грушу, но никогда не подставит под удар. Поэтому, когда вечерний звонок с казенно-вежливым обращением выдернул его на новый «разговор», он уже почти не боялся.
В вестибюле приемной его ждал Дорохин. Обнял с тяжеловесной медвежьей грацией и, начисто игнорируя любые вопросы, потащил куда-то вглубь Большого дома. В логово того самого ГосУжаса, о котором в профессорской среде рассказывали анекдоты лишь придушенным шепотом. На кухне, включив на полную мощность звук телевизора и воду в раковине.
Но даже Серегин напор, как выяснилось, не способен вот так, с ходу пробить брешь в правилах. Порядок есть порядок: без разрешения в спецзону не пустили бы и самого Минерального секретаря Папу Карло. Если же говорить серьезно, то именно его — не пустили с особым удовольствием. Ставропольского Мишу-конверта в Комитете не любили горячо и со знанием дела.
Однако Дорохин нажал на все возможные кнопки, серьезному молодому офицеру позвонили сверху, да еще, видимо, с такой высоты, что он аж в лице изменился.
— Так точно, товарищ генерал-майор! Будет сделано.
Много позже Воротнииков узнал, что проект находится под неусыпным вниманием всесильного Второго отдела, с которым ссориться в здравом уме и твердой памяти не захотел бы никто. А тогда он лишь восхитился скоростью возмездия. Пропуская их в спецзону, давешний цербер разве только честь им не отдал.
В Конторе, говорят, не принято.
Полутьма скрывала размеры комнаты, Валентин смог разглядеть лишь смутные очертания большого стола для заседаний, с десяток стульев и здоровенный экран на стене. Включенный проектор болезненно бил по глазам, и вместо лиц присутствующих можно было различить лишь неясные бледные пятна. Даже посчитать их сразу не получилось — некоторые отодвинули стулья к стенам, и их силуэты практически терялись во мраке. Похоже, что всего их было не меньше десятка.
— Следующий кадр, пожалуйста.
Помощник перещелкнул кассету проектора, и на экране появился благородный профиль мужчины средних лет с напомаженными по моде 20-х волосами. Воротников смутно помнил его, но даже на спор не взялся бы назвать фамилию.
— …Сидней Рейли, — продолжил невидимый докладчик. — Он же Соломон или Самуил Розенблюм. Кадровый британский разведчик. Родился в царской России, воспитывался в семье одесских домовладельцев Розенблюмов. Начинал в революционном движении, однако после ряда арестов бежал в Бразилию, где и попал в поле зрения британских агентов. Несколько спорных дел, вроде убийства курьера анархистов во Франции и отравления пожилого священника, приводят Рейли в Лондон, где его вербуют в контртеррористическое подразделение Скотланд-Ярда. С помощью британских служб и на деньги жены создает целый ряд финансовых структур, под прикрытием которых путешествует по всему миру, уделяя особенное внимание бывшему отечеству. Сотрудничал с царским правительством, в составе британских миссий работал под прикрытием в Порт-Артуре и Санкт-Петербурге. После Октябрьской революции опять же в составе британских и союзнических посольских структур посещал Кольский полуостров, Архангельск, Одессу. В Петрограде участвовал в подкупе Латышских стрелков, вывез из стана белогвардейского генерала Каледина бывшего председателя Временного правительства Керенского. Фактический организатор мятежа левых эсеров в Москве, убийства посла Мирбаха и покушения на Владимира Ильича Ленина. В СССР приговорен к смертной казни, но смог избежать ареста. Далее активно участвовал в работе белогвардейской контрразведки Деникина. После разгрома войск Юга России обосновался в Европе, где близко сошелся с другим объектом операций ГПУ — террористом Борисом Савинковым. Следующий кадр…
— Хорошо работал, чертяка, — произнес Серега свистящим шепотом.
Валентин сидел неподвижно, ошеломленный потоком информации. Нет, он, конечно, читал и о Рейли с Савинковым, и об операциях «Трест» и «Синидкат-2», не раз смотрел захватывающий телефильм с Джигарханяном, но вот так, плотно, концентрированно слышал эту историю впервые. Надо отдать должное докладчику — он умел держать внимание.
— …таким образом, блестящим результатом операции «Трест» стал приезд Рейли в Москву, где после ряда оперативных мероприятий он и был арестован. Большая оперативная игра достигла своих целей, антибольшевистское подполье Монархического объединения Центральной России было полностью разгромлено. Как и проведенная годом ранее операция «Синдикат-2», о которой я уже говорил, привела к уничтожению «Народного союза защиты Родины и свободы» Бориса Савинкова. В процессе проведения «Треста» и «Синдиката» ГПУ получило неоценимый опыт подготовки и реализации контрразведывательных игр, который в дальнейшем сыграл значительную роль в ряде операций Великой Отечественной войны и послевоенного противостояния на бывших оккупированных территориях Советского Союза и стран социалистического лагеря. Достаточно вспомнить весьма удачные результаты долговременных радиоигр «Монастырь» и «Березино» с фашистским Абвером.
Уверенный голос излагал события сухо, но с интонацией, умело расставлял акценты. Так, наверное, могла бы звучать радиопостановка по Юлиану Семенову или Пикулю на радиостанции «Маяк», но Воротников никак не мог отделаться от мысли, что слушает сейчас если не абсолютно секретные сведения, то, по крайней мере, ДСП: для служебного пользования. Разумеется, никто бы не пустил его в Большой дом, и уж тем более — в пресловутую спецзону без самой тщательной проверки. А значит, где-то в серьезном месте его кандидатуру взвесили на самых точных и правильных весах, признали достойной и… А дальше Валентин боялся даже думать. Что хочет от него всесильная Контора? По Савинкову и Рейли он не специализировался, РОВС и МОЦР — вообще не его темы, а по Великой Отечественной пусть доктор Волкогонов отдувается, ему по должности положено.
— Значительное количество вражеских ресурсов, оружие, подготовленные агенты уходили на помощь выдуманному антисоветскому подполью и окруженной армейской группировке гитлеровцев. И мы можем констатировать сегодня, что размер нанесенного врагу ущерба ограничивается лишь масштабом операции. Не в количестве вложенных средств и людей измеряется ее успех, а качеством проработанного материала, умелой организацией радио- и оперативных игр.
Докладчик сделал знак — и невидимый помощник вынул из проектора опустевшую кассету. На мгновение яркое пятно на белом экране ослепило Валентина, так что ему пришлось даже зажмуриться. Но тут аппарат потух, и в наступившей темноте едва заметно светился лишь остывающий контур подсветки.
— Мой доклад окончен, товарищи. У кого-нибудь есть вопросы?
Люди зашевелились, задвигали стульями, Воротников услышал, как совсем рядом зазвенело стекло — кто-то налил себе воды из графина. Но включать лампы так и не стали, а плотные шторы по-прежнему не пропускали с улицы солнечный свет.
— Пойдем, — Дорохин тронул Валентина за плечо. — Остальное тебе неинтересно.
— Следующий кадр, пожалуйста.
Помощник перещелкнул кассету проектора, и на экране появился благородный профиль мужчины средних лет с напомаженными по моде 20-х волосами. Воротников смутно помнил его, но даже на спор не взялся бы назвать фамилию.
— …Сидней Рейли, — продолжил невидимый докладчик. — Он же Соломон или Самуил Розенблюм. Кадровый британский разведчик. Родился в царской России, воспитывался в семье одесских домовладельцев Розенблюмов. Начинал в революционном движении, однако после ряда арестов бежал в Бразилию, где и попал в поле зрения британских агентов. Несколько спорных дел, вроде убийства курьера анархистов во Франции и отравления пожилого священника, приводят Рейли в Лондон, где его вербуют в контртеррористическое подразделение Скотланд-Ярда. С помощью британских служб и на деньги жены создает целый ряд финансовых структур, под прикрытием которых путешествует по всему миру, уделяя особенное внимание бывшему отечеству. Сотрудничал с царским правительством, в составе британских миссий работал под прикрытием в Порт-Артуре и Санкт-Петербурге. После Октябрьской революции опять же в составе британских и союзнических посольских структур посещал Кольский полуостров, Архангельск, Одессу. В Петрограде участвовал в подкупе Латышских стрелков, вывез из стана белогвардейского генерала Каледина бывшего председателя Временного правительства Керенского. Фактический организатор мятежа левых эсеров в Москве, убийства посла Мирбаха и покушения на Владимира Ильича Ленина. В СССР приговорен к смертной казни, но смог избежать ареста. Далее активно участвовал в работе белогвардейской контрразведки Деникина. После разгрома войск Юга России обосновался в Европе, где близко сошелся с другим объектом операций ГПУ — террористом Борисом Савинковым. Следующий кадр…
— Хорошо работал, чертяка, — произнес Серега свистящим шепотом.
Валентин сидел неподвижно, ошеломленный потоком информации. Нет, он, конечно, читал и о Рейли с Савинковым, и об операциях «Трест» и «Синидкат-2», не раз смотрел захватывающий телефильм с Джигарханяном, но вот так, плотно, концентрированно слышал эту историю впервые. Надо отдать должное докладчику — он умел держать внимание.
— …таким образом, блестящим результатом операции «Трест» стал приезд Рейли в Москву, где после ряда оперативных мероприятий он и был арестован. Большая оперативная игра достигла своих целей, антибольшевистское подполье Монархического объединения Центральной России было полностью разгромлено. Как и проведенная годом ранее операция «Синдикат-2», о которой я уже говорил, привела к уничтожению «Народного союза защиты Родины и свободы» Бориса Савинкова. В процессе проведения «Треста» и «Синдиката» ГПУ получило неоценимый опыт подготовки и реализации контрразведывательных игр, который в дальнейшем сыграл значительную роль в ряде операций Великой Отечественной войны и послевоенного противостояния на бывших оккупированных территориях Советского Союза и стран социалистического лагеря. Достаточно вспомнить весьма удачные результаты долговременных радиоигр «Монастырь» и «Березино» с фашистским Абвером.
Уверенный голос излагал события сухо, но с интонацией, умело расставлял акценты. Так, наверное, могла бы звучать радиопостановка по Юлиану Семенову или Пикулю на радиостанции «Маяк», но Воротников никак не мог отделаться от мысли, что слушает сейчас если не абсолютно секретные сведения, то, по крайней мере, ДСП: для служебного пользования. Разумеется, никто бы не пустил его в Большой дом, и уж тем более — в пресловутую спецзону без самой тщательной проверки. А значит, где-то в серьезном месте его кандидатуру взвесили на самых точных и правильных весах, признали достойной и… А дальше Валентин боялся даже думать. Что хочет от него всесильная Контора? По Савинкову и Рейли он не специализировался, РОВС и МОЦР — вообще не его темы, а по Великой Отечественной пусть доктор Волкогонов отдувается, ему по должности положено.
— Значительное количество вражеских ресурсов, оружие, подготовленные агенты уходили на помощь выдуманному антисоветскому подполью и окруженной армейской группировке гитлеровцев. И мы можем констатировать сегодня, что размер нанесенного врагу ущерба ограничивается лишь масштабом операции. Не в количестве вложенных средств и людей измеряется ее успех, а качеством проработанного материала, умелой организацией радио- и оперативных игр.
Докладчик сделал знак — и невидимый помощник вынул из проектора опустевшую кассету. На мгновение яркое пятно на белом экране ослепило Валентина, так что ему пришлось даже зажмуриться. Но тут аппарат потух, и в наступившей темноте едва заметно светился лишь остывающий контур подсветки.
— Мой доклад окончен, товарищи. У кого-нибудь есть вопросы?
Люди зашевелились, задвигали стульями, Воротников услышал, как совсем рядом зазвенело стекло — кто-то налил себе воды из графина. Но включать лампы так и не стали, а плотные шторы по-прежнему не пропускали с улицы солнечный свет.
— Пойдем, — Дорохин тронул Валентина за плечо. — Остальное тебе неинтересно.
Пока шли вниз, Серега молчал. Воротников попытался заговорить пару раз, но тот лишь покачал головой. Позвонил куда-то с проходной, и у бокового крыльца их поджидала черная «Волга» с непрозрачными стеклами, похожая на самодельный суперавтомобиль из передачи «Это вы можете».
В машине Дорохин коротко бросил водителю одно слово: «Домой», и почти сразу поднял глухую бархатную перегородку, отделяющую пассажирский салон.
Валентин старался не слишком таращиться по сторонам — телефон в машине, мощные, явно бронированные стекла и низкий гул усиленного двигателя говорили о том, что серийную «Волгу» дорабатывали всерьез.
— Что ты понял? — спросил вдруг Дорохин. И добавил: — Можешь говорить спокойно, я отключил запись.
— Конто… то есть вам… особенно удавались операции с подставными целями. Когда искусственно созданное образование отвлекало немалое количество ресурсов противника или даже приводило в руки советской разведки особенно ценных агентов или даже руководителей резидентуры…
— Верно. Я так и думал, что ты сразу уловишь суть.
Дорохин достал пачку — болгарский «БТ» — помял сигарету в пальцах, но прикуривать не стал, словно опасаясь некоего запрета.
— Вероятный противник очень активно интересуется националистическими движениями в Союзе. В республиках они все давно у нас под колпаком, и за океаном об этом прекрасно осведомлены. А вот русской оппозиции практически нет. Слишком уж болезненную прививку от фашизма мы получили. Выйди сейчас кто-то на Красную площадь с нацистскими лозунгами, ему даст в рыло первый же прохожий.
«Волга» шла так плавно, что Вортоников почти не чувствовал поворотов. А Серега увлекся и начал активно размахивать руками, белая трубочка сигареты так и мелькала в воздухе. Еще в школе Дорохина за эту привычку прозвали «Серый — Быстрая Рука».
— Поэтому наверху решили такой националистический центр сделать. Создать искусственно приманку для наших закадычных друзей, да такую, чтобы они поверили сразу и наповал. Тем более, как ты сегодня слышал, опыт у нас есть.
— А я здесь при чем?
— Чем занимается твоя кафедра? Историей древних славян догосударственного периода. Становлением племенных союзов, сводом законов, бытовым укладом и… чем?
— Слушай, не надо на мне эти ваши методички с наводящими вопросами тестировать! Много чем мы занимаемся. Языческими религиозными верованиями, например.
— Вот именно. Для чего мы тебя и пригласили. А теперь слушай очень внимательно…
Дорохин наконец закурил, откинул в ручке кармашек пепельницы и продолжил, жадно затягиваясь и стряхивая в нее жирный серый пепел.
— Все, что я скажу дальше, находится под грифом. Никакой подписки я с тебя, конечно, брать не буду — ты и сам прекрасно понимаешь, что светит за разглашение. Посему перейдем к делу. С Запада к нам идут огромные деньги на подрыв экономики и политической стабильности страны, чуть мы, разумеется, перехватываем, часть заставляем работать на нас, но контролировать все каналы невозможно физически. И лучше иметь свое собственное, полностью подконтрольное подполье, чем выявлять его на той стадии, когда оно разрослось и запустило свои щупальца во все сферы общественной жизни. Понимаешь? И лучше всего, когда участники такой подставной организации и знать не будут, что они ненастоящие. Им не потребуется играть роль, они будут считать, что на самом деле борются за некие великие идеалы. И — соответственно — наши коллеги из Лэнгли не смогут им не поверить. Хоть напои до потери вменяемости, хоть пытай, хоть проверяй на полиграфе. Все равно будет твердить одно и то же.
— А я…
— А ты напишешь им программу. Якобы подлинное исследование русских языческих верований. В подходящей стилистике, так чтобы эту книгу при должной обработке можно было выдать за дореволюционный труд. Который черт знает сколько лет пролежал в архивах и вот теперь, благодаря «тихому» подвигу дотошного исследователя стал наконец доступен пытливым умам.
— Но…
Куда там! Увлеченный идеей Дорохин не давал Валентину и слова сказать.
— Не беспокойся, все это, разумеется, будет должным образом оплачено. Скажем, раз в месяц будешь сдавать определенную часть, главу, к примеру. Или две. И после одобрения и соответствующих правок… хм… У нас тебе больше появляться не стоит, с рук на руки передавать — тоже неразумно, кто-то может приметить, что мы все время встречаемся. О! Будешь забирать почтовый перевод. Времени подумать дам немного, тема горячая, надо начинать уже вчера. Или ты хочешь, чтобы вместо тебя позвали Зеленского?
Серега яростно затушил сигарету, повернулся к бывшему однокласснику и залихватски подмигнул.
Валентин благоразумно промолчал, пережигая весь запал ярости настоящего исследователя внутри себя. Это надо же — предложить академическому ученому, адепту фундаментальной науки, подделать исторический документ! Неслыханно!
«Черта с два я соглашусь!»
В машине Дорохин коротко бросил водителю одно слово: «Домой», и почти сразу поднял глухую бархатную перегородку, отделяющую пассажирский салон.
Валентин старался не слишком таращиться по сторонам — телефон в машине, мощные, явно бронированные стекла и низкий гул усиленного двигателя говорили о том, что серийную «Волгу» дорабатывали всерьез.
— Что ты понял? — спросил вдруг Дорохин. И добавил: — Можешь говорить спокойно, я отключил запись.
— Конто… то есть вам… особенно удавались операции с подставными целями. Когда искусственно созданное образование отвлекало немалое количество ресурсов противника или даже приводило в руки советской разведки особенно ценных агентов или даже руководителей резидентуры…
— Верно. Я так и думал, что ты сразу уловишь суть.
Дорохин достал пачку — болгарский «БТ» — помял сигарету в пальцах, но прикуривать не стал, словно опасаясь некоего запрета.
— Вероятный противник очень активно интересуется националистическими движениями в Союзе. В республиках они все давно у нас под колпаком, и за океаном об этом прекрасно осведомлены. А вот русской оппозиции практически нет. Слишком уж болезненную прививку от фашизма мы получили. Выйди сейчас кто-то на Красную площадь с нацистскими лозунгами, ему даст в рыло первый же прохожий.
«Волга» шла так плавно, что Вортоников почти не чувствовал поворотов. А Серега увлекся и начал активно размахивать руками, белая трубочка сигареты так и мелькала в воздухе. Еще в школе Дорохина за эту привычку прозвали «Серый — Быстрая Рука».
— Поэтому наверху решили такой националистический центр сделать. Создать искусственно приманку для наших закадычных друзей, да такую, чтобы они поверили сразу и наповал. Тем более, как ты сегодня слышал, опыт у нас есть.
— А я здесь при чем?
— Чем занимается твоя кафедра? Историей древних славян догосударственного периода. Становлением племенных союзов, сводом законов, бытовым укладом и… чем?
— Слушай, не надо на мне эти ваши методички с наводящими вопросами тестировать! Много чем мы занимаемся. Языческими религиозными верованиями, например.
— Вот именно. Для чего мы тебя и пригласили. А теперь слушай очень внимательно…
Дорохин наконец закурил, откинул в ручке кармашек пепельницы и продолжил, жадно затягиваясь и стряхивая в нее жирный серый пепел.
— Все, что я скажу дальше, находится под грифом. Никакой подписки я с тебя, конечно, брать не буду — ты и сам прекрасно понимаешь, что светит за разглашение. Посему перейдем к делу. С Запада к нам идут огромные деньги на подрыв экономики и политической стабильности страны, чуть мы, разумеется, перехватываем, часть заставляем работать на нас, но контролировать все каналы невозможно физически. И лучше иметь свое собственное, полностью подконтрольное подполье, чем выявлять его на той стадии, когда оно разрослось и запустило свои щупальца во все сферы общественной жизни. Понимаешь? И лучше всего, когда участники такой подставной организации и знать не будут, что они ненастоящие. Им не потребуется играть роль, они будут считать, что на самом деле борются за некие великие идеалы. И — соответственно — наши коллеги из Лэнгли не смогут им не поверить. Хоть напои до потери вменяемости, хоть пытай, хоть проверяй на полиграфе. Все равно будет твердить одно и то же.
— А я…
— А ты напишешь им программу. Якобы подлинное исследование русских языческих верований. В подходящей стилистике, так чтобы эту книгу при должной обработке можно было выдать за дореволюционный труд. Который черт знает сколько лет пролежал в архивах и вот теперь, благодаря «тихому» подвигу дотошного исследователя стал наконец доступен пытливым умам.
— Но…
Куда там! Увлеченный идеей Дорохин не давал Валентину и слова сказать.
— Не беспокойся, все это, разумеется, будет должным образом оплачено. Скажем, раз в месяц будешь сдавать определенную часть, главу, к примеру. Или две. И после одобрения и соответствующих правок… хм… У нас тебе больше появляться не стоит, с рук на руки передавать — тоже неразумно, кто-то может приметить, что мы все время встречаемся. О! Будешь забирать почтовый перевод. Времени подумать дам немного, тема горячая, надо начинать уже вчера. Или ты хочешь, чтобы вместо тебя позвали Зеленского?
Серега яростно затушил сигарету, повернулся к бывшему однокласснику и залихватски подмигнул.
Валентин благоразумно промолчал, пережигая весь запал ярости настоящего исследователя внутри себя. Это надо же — предложить академическому ученому, адепту фундаментальной науки, подделать исторический документ! Неслыханно!
«Черта с два я соглашусь!»
В итоге согласился, конечно. Противостоять Серегиному напору невозможно, особенно теперь, когда за его спиной всесильные органы.
Поэтому уже к ноябрю он написал вводную и первые две главы своей «Ересовой книги». Именно так, немного рисуясь перед самим собой, Воротников называл заказ из Конторы, по аналогии с известными «Дощьками Изенбека», давным-давно разоблаченными как подделка. Но кое-кто ведь по-прежнему верит в их подлинность, именуя «Велесовой книгой».
Кто скажет теперь, по чьему заказу делал свою докириллическую фальсификацию Миролюбов? Может, и там приложили руку спецслужбы, только уже западные?
Долго не было никакой реакции, и Валентин решил было, что идея заглохла, но, возвращаясь с ученого совета однажды вечером, обнаружил в почтовом ящике квиток телеграфного перевода. А наутро позвонил Дорохин и предложил встретиться на «нашем старом месте».
После уроков они часто забегали перекусить в шумную пельменную у трамвайных путей. Матери строго-настрого запрещали, пугая антисанитарией и алкоголиками, но разве можно что-то толком запретить семнадцатилетним оболтусам?
Сергей сидел в углу и так смачно макал горячие, исходящие паром пельмени в разбавленную сметану, что Воротников почувствовал, как рот наполняется слюной. Сглотнул.
— Садись, ученая голова, я и на твою долю заказал. Не забыл еще, как мы тут физру прогуливали?
Он громко вспоминал школьные деньки, когда-то невероятно важные комсомольские дела, сейчас казавшиеся такой банальщиной! Сам шутил и сам смеялся над своими шутками. Со стороны они выглядели парочкой ностальгирующих номенклатурщиков, что зашли в не самое подходящее по статусу заведение вспомнить молодость. Наверное, так и надо было. Валентин включился в игру и в какой-то момент даже забыл, зачем пришел.
— В общем, так, — Дорохин вдруг оборвал себя на полуслове и вмиг сделался серьезным. — Твой текст всем понравился, там надо еще, конечно, поработать над формулировками, но в целом — хорошо. Примерно то, что мы и хотели. Разве что просили сделать упор на концепцию Рода, Рожаниц, вот этого всего… Очень красиво получается, созвучие с родней, родиной: мимо такого ни один увлекающийся человек не пройдет.
— Но культы Рода и Рожаниц характерны только для восточных славян, да и то с наступлением так называемого «княжеского пантеона» постепенно выродились в почитание умерших предков.
— Да хоть в домовых и водяных! Пойми, Валька, тут нам совершенно не важна историческая достоверность. Тем более, как я понимаю, вы и сами до сих не можете договориться, как оно все было на самом деле. Книгу твою не на ученых кафедрах изучать будут. Выпустим ее небольшим тиражом где-нибудь поближе к границе, подбросим правильным людям… а дальше оно само пойдет! В самиздате размножат и будут под подушкой прятать. Всяко лучше какого-нибудь Солженицына или Пастернака.
— Солженицына печатают почти в открытую, сам видел…
— Подожди, придет время, его и в центральной прессе опубликуют. Но ты меня понял, я надеюсь?
— Насчет Рода? Конечно, но ведь реальных источников почти нет, откуда брать доказательную базу?
— Из головы, Валя. Ты на этой теме собаку съел, тебе и карты в руки. И не надо особо заботиться о достоверности, сам удивишься, насколько люди готовы поверить красиво изложенной байке. Я ведь по военной специальности — переводчик, ты должен помнить. И начинал в спецсекторе по национально-освободительным движениям. Наверное, поэтому и перекинули на текущую операцию, подумали, что человеку с опытом разжигания националистического пожара в какой-нибудь Африке, придумать нечто подобное в Союзе — вообще раз плюнуть. Так вот: ты и представить не можешь, какие простые, зачастую сделанные левой ногой на спор документы порождали убийственное пламя освободительной войны. Письмо из тюрьмы какого-нибудь умученного колонизаторами героического борца поднимало племена, веками носу не казавших из джунглей. И кто там вспоминал, что на деле он и грамоту-то не слишком разумел?
Поэтому уже к ноябрю он написал вводную и первые две главы своей «Ересовой книги». Именно так, немного рисуясь перед самим собой, Воротников называл заказ из Конторы, по аналогии с известными «Дощьками Изенбека», давным-давно разоблаченными как подделка. Но кое-кто ведь по-прежнему верит в их подлинность, именуя «Велесовой книгой».
Кто скажет теперь, по чьему заказу делал свою докириллическую фальсификацию Миролюбов? Может, и там приложили руку спецслужбы, только уже западные?
Долго не было никакой реакции, и Валентин решил было, что идея заглохла, но, возвращаясь с ученого совета однажды вечером, обнаружил в почтовом ящике квиток телеграфного перевода. А наутро позвонил Дорохин и предложил встретиться на «нашем старом месте».
После уроков они часто забегали перекусить в шумную пельменную у трамвайных путей. Матери строго-настрого запрещали, пугая антисанитарией и алкоголиками, но разве можно что-то толком запретить семнадцатилетним оболтусам?
Сергей сидел в углу и так смачно макал горячие, исходящие паром пельмени в разбавленную сметану, что Воротников почувствовал, как рот наполняется слюной. Сглотнул.
— Садись, ученая голова, я и на твою долю заказал. Не забыл еще, как мы тут физру прогуливали?
Он громко вспоминал школьные деньки, когда-то невероятно важные комсомольские дела, сейчас казавшиеся такой банальщиной! Сам шутил и сам смеялся над своими шутками. Со стороны они выглядели парочкой ностальгирующих номенклатурщиков, что зашли в не самое подходящее по статусу заведение вспомнить молодость. Наверное, так и надо было. Валентин включился в игру и в какой-то момент даже забыл, зачем пришел.
— В общем, так, — Дорохин вдруг оборвал себя на полуслове и вмиг сделался серьезным. — Твой текст всем понравился, там надо еще, конечно, поработать над формулировками, но в целом — хорошо. Примерно то, что мы и хотели. Разве что просили сделать упор на концепцию Рода, Рожаниц, вот этого всего… Очень красиво получается, созвучие с родней, родиной: мимо такого ни один увлекающийся человек не пройдет.
— Но культы Рода и Рожаниц характерны только для восточных славян, да и то с наступлением так называемого «княжеского пантеона» постепенно выродились в почитание умерших предков.
— Да хоть в домовых и водяных! Пойми, Валька, тут нам совершенно не важна историческая достоверность. Тем более, как я понимаю, вы и сами до сих не можете договориться, как оно все было на самом деле. Книгу твою не на ученых кафедрах изучать будут. Выпустим ее небольшим тиражом где-нибудь поближе к границе, подбросим правильным людям… а дальше оно само пойдет! В самиздате размножат и будут под подушкой прятать. Всяко лучше какого-нибудь Солженицына или Пастернака.
— Солженицына печатают почти в открытую, сам видел…
— Подожди, придет время, его и в центральной прессе опубликуют. Но ты меня понял, я надеюсь?
— Насчет Рода? Конечно, но ведь реальных источников почти нет, откуда брать доказательную базу?
— Из головы, Валя. Ты на этой теме собаку съел, тебе и карты в руки. И не надо особо заботиться о достоверности, сам удивишься, насколько люди готовы поверить красиво изложенной байке. Я ведь по военной специальности — переводчик, ты должен помнить. И начинал в спецсекторе по национально-освободительным движениям. Наверное, поэтому и перекинули на текущую операцию, подумали, что человеку с опытом разжигания националистического пожара в какой-нибудь Африке, придумать нечто подобное в Союзе — вообще раз плюнуть. Так вот: ты и представить не можешь, какие простые, зачастую сделанные левой ногой на спор документы порождали убийственное пламя освободительной войны. Письмо из тюрьмы какого-нибудь умученного колонизаторами героического борца поднимало племена, веками носу не казавших из джунглей. И кто там вспоминал, что на деле он и грамоту-то не слишком разумел?
Вторая партия текста пошла легче. Воротников сделал ее практически за неделю, распечатал, переправил по указанному адресу. И сжег черновики — как учили, тщательно размешав пепел. Заглянувший на огонек сосед с пятого этажа еще покивал сочувственно:
— Опять ужин спалил, Арнольдыч? Жениться тебе надо!
— Опять ужин спалил, Арнольдыч? Жениться тебе надо!
«Ересова книга» продвигалась, и Валентин сам не заметил, как увлекся. Четвертую часть, правда, пришлось почти целиком переделывать, потому что заказчик остался недоволен формой изложения.
— Поменьше вот этих ваших научных отговорок, Валентин Арнольдович! «С одной стороны некоторые факты свидетельствуют о…», «с другой стороны нет точных данных…» — забудьте! Вы не научную монографию пишете, так? И даже не научно-популярную книгу нашего времени. Фактически это пропагандистская листовка. Она должна выглядеть уверенной, как солдат на параде, чтобы у читателя не оставалось никаких сомнений.
Вечером после разговора он в сердцах подумывал отказаться от работы. Что это такое, его, ученого, пусть не с мировым именем, но все же известного, отчитывают, как мальчишку! Но книга уже захватила его, и Воротников скрепя сердце сел за правки.
Иногда он представлял вероятного автора, хитроумного мистификатора вроде Миролюбова, который, отчаявшись бороться с норманской теорией скудной фактологией, решился выдумать несуществующую религиозную традицию. Доказать, что задолго до прихода Рюрика славянские племена создали свою устойчивую государственность. И общество, крепко спаянное верой в Рода-покровителя, Родноверием.
— Поменьше вот этих ваших научных отговорок, Валентин Арнольдович! «С одной стороны некоторые факты свидетельствуют о…», «с другой стороны нет точных данных…» — забудьте! Вы не научную монографию пишете, так? И даже не научно-популярную книгу нашего времени. Фактически это пропагандистская листовка. Она должна выглядеть уверенной, как солдат на параде, чтобы у читателя не оставалось никаких сомнений.
Вечером после разговора он в сердцах подумывал отказаться от работы. Что это такое, его, ученого, пусть не с мировым именем, но все же известного, отчитывают, как мальчишку! Но книга уже захватила его, и Воротников скрепя сердце сел за правки.
Иногда он представлял вероятного автора, хитроумного мистификатора вроде Миролюбова, который, отчаявшись бороться с норманской теорией скудной фактологией, решился выдумать несуществующую религиозную традицию. Доказать, что задолго до прихода Рюрика славянские племена создали свою устойчивую государственность. И общество, крепко спаянное верой в Рода-покровителя, Родноверием.
За полгода он закончил первую часть книги и собирался уже браться за новоязыческий пантеон, когда вдруг позвонил Серега.
— Меня переводят, дружище. Уезжаю в теплые страны, к друзьям-курдам. Для тебя ничего не изменится — работу передают в другой отдел, но кураторы останутся теми же. Все, больше ни о чем не спрашивай, не имею права говорить. Запомни одно: вещь у тебя получается убийственной силы, и ты просто обязан ее закончить. Ну, бывай. Может, увидимся еще…
Из Курдистана Дорохин не вернулся.
Сколько Валентин не пытался узнать у куратора, что случилось, тот лишь отговаривался «закрытой информацией».
А когда вторая часть была вчерне написана, по телевизору как раз показывали «Лебединое озеро»…
Довольно быстро после краха ГКЧП Воротников понял, что его работа никому больше не нужна. Переводы приходили все реже, после каждой сданной главы их приходилось ждать месяцами. Телефон для контактов с куратором долгое время молчал, потом был краткий всплеск истерической активности, а потом… главный инициатор проекта Вениамин Максенков сделал то, что сделал. Из табельного ПМ.
Валентин уничтожил черновики недописанных глав, разбил и выбросил на помойку пишущую машинку. Главное, чему его научили в Конторе — не оставлять следов. Страна менялась безвозвратно, и вряд ли в этой суматохе кому-нибудь есть дело до несостоявшейся большой игры КГБ с западными конкурентами.
— Меня переводят, дружище. Уезжаю в теплые страны, к друзьям-курдам. Для тебя ничего не изменится — работу передают в другой отдел, но кураторы останутся теми же. Все, больше ни о чем не спрашивай, не имею права говорить. Запомни одно: вещь у тебя получается убийственной силы, и ты просто обязан ее закончить. Ну, бывай. Может, увидимся еще…
Из Курдистана Дорохин не вернулся.
Сколько Валентин не пытался узнать у куратора, что случилось, тот лишь отговаривался «закрытой информацией».
А когда вторая часть была вчерне написана, по телевизору как раз показывали «Лебединое озеро»…
Довольно быстро после краха ГКЧП Воротников понял, что его работа никому больше не нужна. Переводы приходили все реже, после каждой сданной главы их приходилось ждать месяцами. Телефон для контактов с куратором долгое время молчал, потом был краткий всплеск истерической активности, а потом… главный инициатор проекта Вениамин Максенков сделал то, что сделал. Из табельного ПМ.
Валентин уничтожил черновики недописанных глав, разбил и выбросил на помойку пишущую машинку. Главное, чему его научили в Конторе — не оставлять следов. Страна менялась безвозвратно, и вряд ли в этой суматохе кому-нибудь есть дело до несостоявшейся большой игры КГБ с западными конкурентами.
И все-таки ему довелось разок снова столкнуться с прошлым. Да так, что с шага сбился, а сердце ощутимо екнуло. Здоровенный бородатый мужик на импровизированной трибуне потрясал каким-то самодельным оружием и красноречиво призывал к чему-то доброму и светлому.
Он сыпал цитатами из «Ересовой книги» почти дословно, уж их-то Валентин ни с чем бы не спутал. Каждую строчку он вылизывал так тщательно, что до сих пор мог излагать целыми страницами почти с любого места.
Как оказалось — не он один.
— …истинная вера наших славных предков, родная, на долгие годы оказалась скрытой от глаз наследников, как, бывает, иссякает заваленный многопудовым камнем живительный родник! Но стоит могучему воину отвалить тяжеленный валун, и спасительная влага снова пробьет себе путь на поверхность. В годы советского застоя волхвы мужественно хранили у сердца огоньки священной религии первых славян, подвергались преследованиям и тяжко страдали в застенках страшного КГБ. Но не сдались. И сегодня мы…
Валентин улыбнулся краешком губ и прошел мимо. Страдали, значит…
В одном из бывших кооперативных ларьков обосновался носатый армянин Андроник, который, говорят, скупал ваучеры. Если удастся выручить за него хотя бы пару тысяч, можно протянуть еще месяц-другой. Зарплату на кафедре выдавали с перебоями, да и вообще, если верить устойчивым слухам, институт находился на грани закрытия.
Какая уж тут «родная вера», когда не знаешь, что будешь жрать завтра? Пусть подождут сытных и спокойных времен — и народ со скуки захочет чего-нибудь экзотического…
Вот знать бы только: наступят ли они когда-нибудь, эти времена?
Он сыпал цитатами из «Ересовой книги» почти дословно, уж их-то Валентин ни с чем бы не спутал. Каждую строчку он вылизывал так тщательно, что до сих пор мог излагать целыми страницами почти с любого места.
Как оказалось — не он один.
— …истинная вера наших славных предков, родная, на долгие годы оказалась скрытой от глаз наследников, как, бывает, иссякает заваленный многопудовым камнем живительный родник! Но стоит могучему воину отвалить тяжеленный валун, и спасительная влага снова пробьет себе путь на поверхность. В годы советского застоя волхвы мужественно хранили у сердца огоньки священной религии первых славян, подвергались преследованиям и тяжко страдали в застенках страшного КГБ. Но не сдались. И сегодня мы…
Валентин улыбнулся краешком губ и прошел мимо. Страдали, значит…
В одном из бывших кооперативных ларьков обосновался носатый армянин Андроник, который, говорят, скупал ваучеры. Если удастся выручить за него хотя бы пару тысяч, можно протянуть еще месяц-другой. Зарплату на кафедре выдавали с перебоями, да и вообще, если верить устойчивым слухам, институт находился на грани закрытия.
Какая уж тут «родная вера», когда не знаешь, что будешь жрать завтра? Пусть подождут сытных и спокойных времен — и народ со скуки захочет чего-нибудь экзотического…
Вот знать бы только: наступят ли они когда-нибудь, эти времена?
Сергей Чекмаев
(публикуется в сокращении) rusorel.info/antiyazycheskij-sbornik-modnoverie-otkuda-est-poshlo-durnoe-povetrie-neoyazychestva/
(публикуется в сокращении) rusorel.info/antiyazycheskij-sbornik-modnoverie-otkuda-est-poshlo-durnoe-povetrie-neoyazychestva/
