Москва, 15 апреля — Наша Держава. Сегодня, в дент рождения выдающегося русского поэта Николая Гумилёва мы публикуем интересную, но не бесспорную статью Александра и Ольга Беляевских
Да. Иногда человека можно уничтожить Величием. Порядочностью. Не продажностью. Именно так Гумилев уничтожил Блока, которого «заставили» травить Николая Гумилева и акмеистов.Как сильно разошлись пути и судьбы Гумилева и Блока.
Александр Блок всегда сочувствовал русской революции, работал в комиссии по расследованию преступлений царского правительства, написал поэму «Двенадцать», где оправдывал бессудные расстрелы и грабежи, а во главе революционного сброда кощунственно поставил Иисуса Христа (Гумилев говорил, что этой своей поэмой Блок вторично распял Христа и еще раз расстрелял Государя). А Николай Гумилев никогда не скрывал своих монархических убеждений, ни в личных беседах, ни на литературных вечерах, и не захотел их скрыть даже на допросах у чекистов.
Николая Степановича убили в самом расцвете его таланта; каждый новый сборник его стихов был новой гранью его творчества, новой вершиной, им завоеванной, и Бог весть, каких высот достигла бы русская поэзия, если бы Гумилева не вырвала из жизни Петроградская ЧК.
А.Блок тяжело умирал от застарелой болезни сердца, незадолго до смерти он помешался; его воспаленным мозгом овладела навязчивая мысль: надо уничтожить все экземпляры поэмы «Двенадцать», из-за которой многие русские люди перестали подавать ему руку. Ему чудилось, что он уже уничтожил все экземпляры, но остался еще один, у Брюсова, и в предсмертном бреду Блок повторял: «Я заставлю его отдать. Я убью его». Мы не знаем, сколь мучительна была насильственная смерть Н.Гумилева, но зато знаем, что умер он так же мужественно, как и жил: никого не предав, не оговорив никого из друзей и знакомых, не попытавшись спасти свою жизнь ценой подлости, измены, позора.
О мужественном поведении Н.Гумилева в ЧК ходят легенды. Его пытали. Перед расстрелом его сфотографировали. На лице — следы пыток. Но из тюрьмы он писал жене: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы». Он был спокоен при аресте и при допросах. Чекист Дзержибашев, известный в литературных кругах и внушавший знакомым какую-то неизъяснимую симпатию, весьма загадочная личность, неожиданно расстрелянный в 1924 году, восхищался мужественным поведением Гумилева на допросах. Перед расстрелом Гумилев написал на стене камеры простые и мудрые слова: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь». Г.Иванов передает рассказ С.Боброва, поэта-футуриста, кокаиниста и большевика, возможно, чекиста, с каким достоинством Н.Гумилев вел себя на расстреле: «Знаете, шикарно умер. Я слышал из первых уст. Улыбался, докурил папиросу… Даже на ребят из особого отдела произвел впечатление… Мало кто так умирает…» Мать Гумилева так и не поверила, что ее сына расстреляли. До последних дней своей жизни она верила, что он ускользнул из рук чекистов и уехал на Мадагаскар. В день ареста Н.Гумилев провел свой последний вечер литературного кружка, окруженный влюбленной в него молодежью. В этот вечер он был оживлен, в прекрасном настроении, засиделся, возвращался домой около двух часов ночи. Девушки и молодые люди провожали его. Около дома его ждал автомобиль.
В тюрьму он взял с собою Евангелие и Гомера. Большинство знакомых Н.Гумилева было убеждено, что под арест он попал по ошибке и скоро будет освобожден.
О расстреле Н.Гумилева Петроград узнал 1 сентября из расклеенных по городу объявлений, Ольга Форш писала об этом дне: «А назавтра, хотя улицы были полны народом, они показались пустынными. Такое безмолвие может быть только… когда в доме покойник и живые к нему только что вошли. На столбах был расклеен один, приведенный уже в исполнение, приговор. Имя поэта там значилось… К уже ставшим недвижно подходил новый, прочитывал — чуть отойдя, оставался стоять. На проспектах, улицах, площадях возникли окаменелости. Каменный город». Один из мемуаристов вспоминает: «Я … остановился у забора, где выклеен был печатный лист, и взор мой прямо упал на фамилию Гумилева… А ниже: приговор исполнен… Мне показалось, что эти ужасные слова кто-то выкрикнул мне в ухо. Земля ушла из-под ног моих… Я не помнил, куда иду, где я. Я выл от горя и отчаяния.
Почему же гибель Н.Гумилева так потрясла русское общество, уже привыкшее с февраля 1917 г. к бессудным расстрелам, убийствам на улицах, на дому и в больницах, а с 1918 г. — к казням заложников, к так называемому «красному террору»? После долгих лет забвения Николая Гумилева, сопровождавших его посмертно лживых обвинений и искажения исторической правды, мы еще не вполне ясно осознаем, что для многих его современников его расстрел был равнозначен расстрелу А.Пушкина. Ушедший в эмиграцию поэт и литературовед Л.Страховский писал: «Глубочайшая трагедия русской поэзии в том, что три ее самых замечательных поэта кончили свою жизнь насильственной смертью и при этом в молодых годах: Пушкин — тридцати семи лет, Лермонтов — двадцати шести, Гумилев — тридцати пяти».
Несмотря на всю рискованность такой акции, группа литераторов обратилась к Советскому правительству с письмом в защиту Николая Гумилева. Письмо подписали А.Волынский, М.Лозинский, Б.Харитон, А.Маширов (Самобытник), М.Горький, И.Ладыжников. Даже после расстрела многие не могли поверить, что Советская власть решилась уничтожить Н.Гумилева. В эти дни интеллектуальная элита Петрограда проявила себя достаточно мужественно. В Казанском соборе была заказана панихида по Николаю Гумилеву. Фамилия его, конечно, не называлась, но все понимали слова священника: «Помяни душу убиенного раба твоего, Николая», по ком идет служба. Несколькими днями позднее была проведена еще одна панихида — в весьма популярной в народе Спасской часовне Гуслицкого монастыря, которая находилась на Невском проспекте перед портиком Перинной линии (ныне не существует). И если друзья и почитатели Гумилева не могли заполнить кафедрального собора, то часовня была набита битком людьми, пришедшими отдать дань великому русскому поэту. Раздраженный такой манифестацией Григорий Зиновьев приказал разрушить эту часовню .
В наши дни одна за другой появляются публикации о том, как проходило в ЧК дело Николая Гумилева, печатаются выдержки из протоколов следствия, но много остается еще нераскрытым. Мы последовательно сначала узнали, что вина Николая Гумилева была только в недонесении, хотя об этом, прочтя текст приговора, оказывается писал еще А.Ф.Кони: «За это по старым прецедентам можно было только взять подписку о неучастии в противоправительственных организациях и отпустить». Позднее мы узнали, что заговора В.Таганцева вообще не было, что он придуман чекистами для развертывания очередной волны террора.
А если всего этого нет в материалах следствия, то ведь это может означать и то, что изощренному следователю Якобсону не удалось получить от мужественного поэта нужных показаний. Арестован Гумилев был по показаниям В.Таганцева, но оказывается были и другие источники, которые остались нераскрытыми. Ряду арестованных после просьб общественности наказания были смягчены (от двух лет заключения до помилования), но формально ни в чем неповинного Гумилева это не коснулось. Мы полагаем, что главная причина расстрела Н.Гумилева — вовсе не таганцевское дело и не участие в иной недоказанной контрреволюционной группе. Если бы даже никакого таганцевского дела не было, он все равно был бы обречен. И он сам чувствовал это. Тут и его страшное предвидение в стихотворении «Заблудившийся трамвай», написанном им все в том же роковом 1921 году:
В красной рубахе, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне.
Она лежала вместе с другими.
Писатель Ю.Юркун предупреждал Гумилева: «Николай Степанович, я слышал, что за Вами следят. Вам лучше скрыться».
Главная причина его гибели — его необычайная популярность среди молодежи, его успешная деятельность в многочисленных поэтических школах и студиях (современники говорили, что те, кто побывал на гумилевских семинарах, навсегда погибли для «пролетарского искусства»), его блестящие выступления на поэтических вечерах, наконец, завоеванный им пост главы петроградских поэтов, когда он при баллотировке обошел А.Блока. Мемуаристы вспоминают, как после публичного чтения поэмы «Двенадцать» супругой Блока Л.Менделеевой слушатели освистали эту поэму. Следующей была очередь выступать Блока, но он с трясущейся губой повторял: «Я не пойду, я не пойду». Тогда к нему подошел Гумилев, сказал: «Эх, Александр Александрович, написали, так и признавайтесь, а лучше бы не писали» и вышел вместо него на эстраду. Он спокойно смотрел на бушующий зал «своими серо-голубыми глазами. Так, вероятно, он смотрел на диких зверей в дебрях Африки, держа наготове свое верное нарезное ружье». И когда зал начал утихать, стал читать свои стихи, и такова была исходящая от них магическая сила, что чтение сопровождалось бурными аплодисментами. А потом умиротворенный зал согласился выслушать и Александра Блока.
Могли ли советские руководители потерпеть такого явного лидера, кумира петроградской молодежи, не желавшего шагать в ногу с ними, да еще открыто объявлявшего себя монархистом? Конечно, нет.
Очень странным выглядит написание А.Блоком злой и несправедливой статьи «Без божества,
без вдохновенья», направленной против акмеистов и лично Гумилева в апреле 1921 г., то есть еще до начала таганцевского дела, за четыре месяца до трагической гибели Николая Степановича. Ведь манифест акмеистов был опубликован за 8 лет до этого, и, казалось бы, для чего было А.Блоку столько лет выжидать, чтобы начать борьбу с новым и уже победившим символизм направлением. Какова причина появления этой статьи? Ревность побежденного в поэтическом соревновании? Нет, для Блока это было бы слишком мелким.
Перечитаем еще раз эту статью, и мы увидим, что А.Блок произвольно и неточно толкует в ней литературоведческие работы Н.Гумилева, что он слеп и глух к чеканной мощи гумилевских стихов, что вся статья бездоказательна и носит характер заказной. Именно таким образом в те годы готовились политические процессы: все начиналось с выступлений в прессе, затем проходили обсуждения в коллективах, а затем уже дело поступало в карательные органы.
Не была ли первой ласточкой антигумилевской кампании статья, заказанная А.Блоку? Анна Ахматова говорила, что Блока «заставили» написать эту статью. Некоторыми предполагалось, что это друзья Блока потребовали от него, чтобы он рассчитался с акмеистами. Но Анна Ахматова, по свидетельству М.И.Будыко, всегда чувствовала, что скорее всего причина появления этой статьи — это поражение А.Блока при перевыборах председателя «Союза поэтов». В очень кратких дневниковых записях А.Блока есть упоминание, что он несколько раз встречался с чекистом Озолиным в 1921 году и, по крайней мере при одной из таких встреч, обсуждался провал Блока при перевыборах. И столь ли уж важно, получил ли Блок задание написать эту статью прямо из ЧК, или ему это передали через людей его окружения?
Интересно, что до опубликования эта статья стала всем известна, в том числе и Гумилеву, который в первый раз жестоко обиделся на Блока, но подготовил вполне корректный и обоснованный ответ (напечатанный после его смерти). Кто-то целенаправленно распространял статью А.Блока по городу. Но дальше еще интереснее, в 1921 году статья Блока так и не была опубликована: она вдруг стала не нужна. Гумилева подключили в таганцевскому делу, решено было осудить Гумилева за причастность к Петербургской Боевой Организации (ПБО), это показалось проще и эффективнее, чем преследовать поэта на идеологической почве. Статья А.Блока была опубликована только в 1925 году, через 4 года после смерти и А.Блока, и Н.Гумилева, когда неиссякаемая популярность поэзии Николая Степановича, которого продолжали издавать посмертно, заставила искать средства его дискредитации.
Великий поэт. Великий историк. Великий воин. Великий Человек.
Ну совсем уж чернить А.Блока нельзя, стихи ведь у него замечательные
Не будь революции жили бы поживали м.б. до глубокой старости оба поэта!